Розов Александрович: Акведук Пилата

Рано поутру, оставив Марция своим заместителем, я с полусотней охраны, отбыл в Галилею. Также я взял с собой Иешуа, и, на всякий случай, местного лекаря, Иосифа. Неудачно угодивший на крест философ еще не вполне оправился, с трудом мог говорить, а порой впадал в беспамятство.

Таким образом Каиафа, явившийся в преторию незадолго до полудня, чтобы узнать о местонахождении тела казненного назареянина, наткнулся на неприветливого центуриона. Марций имел от меня строгий приказ разговоров с местными жрецами не разводить, так что вопрос, почему в одной из трех могил нет тела, остался без ответа.

Как мне доложили позже, бравый центурион предложил Каиафе на выбор: или выметаться из претории самостоятельно, или быть вышвырнутым. Понятно, что жрец выбрали первое.

Затем явилась заплаканная молодая женщина, некая Мария из Магдалы, приходившаяся Иешуа то ли женой, то ли подругой, и тоже стала спрашивать про тело. Марций и ее хотел было выгнать, но потом пожалел, тем более, на счет разговоров с симпатичными местными девчонками я ему никаких особых указаний не оставлял. Конечно, запрет на разглашение служебной информации действовал и в этом случае, но не настолько строго.

Центурион пригласил ее посидеть в саду и перекусить, а за едой объяснил приблизительно следующее:

- Вот ты сама подумай, куколка, зачем живому человеку лежать в могиле?

- Незачем, - согласилась Мария.

- Правильно мыслишь, - одобрил он, - теперь рассуждаем дальше. Если этот твой парень жив, то куда ему идти?

- Так он жив? – недоверчиво спросила она.

- Слушай, красотка, ты человеческий язык понимаешь? Я сказал «если». Так куда бы он пошел?

- Не знаю…

- Вот, дуреха. А родным сказать, что я, мол, жив? Родные-то у него в Галилее, так?

- В Галилее, - согласилась Мария.

- Вот! – центурион многозначительно поднял палец к небу, - так что я на его месте пошел бы в Галилею.

- Так он отправился в Галилею? – с надеждой спросила женщина.

- Ну почему ты такая глупенькая? – со вздохом спросил Марций.

- Прости, центурион, я женщина простая, спасибо тебе за еду и за приют. Пойду и я в Галилею.

- Да ладно, тоже мне, большое дело, - он пожал плечами, - деньги-то у тебя есть? Понятно. Вот тебе тридцатка. Бери, не стесняйся. Разбогатеешь – отдашь...

Эти тридцать сестерциев после отдал центуриону я. Иногда следует поощрять благородные поступки, но, впрочем, к делу это не относится.

Выпроводив женщину, центурион улегся в саду, и сладко задремал, но вскоре был разбужен дежурным декурионом. Оказывается, пришел какой-то Симон Кифа и тоже спрашивает про тело.

Это уже было слишком. Марций прошел к воротам, молча заехал просителю в рыло и вышвырнул его вон. Затем отдал декуриону приказ поступать с любыми возможными претендентами на тело галилейского философа таким же образом, после чего вернулся в сад, где и проспал до вечера.

... Мы прибыли в Кесарию на закате. Разместив своих бойцов, смыв с себя пот и дорожную пыль, наорав на каптенармуса, чтоб быстрее обеспечил парней жратвой и вином, и сделав еще несколько неотложных дел, я отправился к себе.

У ворот я сделал знак домашней страже - готу Грондиле и франку Эгмунду - чтоб не шумели. Люблю устраивать жене маленькие приятные сюрпризы. Юстина лежала на тростниковых циновках в саду у бассейна, рядом с большим масляным светильником, завернувшись в легкое покрывало и деля свое внимание между блюдом с персиками и знаменитой поэмой Лукреция «о природе вещей». Меня она не заметила, пока я не положил рядом еще один свиток - список не менее знаменитой поэмы Эмпедокла с тем же названием. Ничто из подарков не вызывает у Юстины большей радости, чем редкие книги древних мыслителей... Она порывисто вскочила на ноги и повисла у меня на шее, не слишком заботясь о соскользнувшем покрывале.

Я успел подумать «какая же она красивая, моя Юстина». А потом думать уже не хотелось. Мы оба слишком соскучились друг по другу. Хорошо, что дети уже легли спать - вряд ли в этот момент мы могли подать им пример разумного и взвешенного поведения. Где-то через час я крикнул, чтобы принесли холодного вина с водой. Потом мы плескались в бассейне, пили вино, болтали о всяких пустяках, а вокруг была ночь, наполненная треском цикад. Так мы с Юстиной и заснули в саду, наблюдая проплывающие по бархатно-черному небу звезды и планеты, которые, согласно воззрениям сирийцев и персов, управляют судьбами людей и стран...

Утром нас уже дожидался посланец от Ирода Антипы с приглашением на симпозион (а говоря попросту, по-римски, на обед в кампании) и просьбой взять с собой галилейского ритора, если, конечно, он достаточно здоров для этого. Иешуа был достаточно здоров. Они с Иосифом уже втянули в какой-то философский спор Менандра, ученого грека, которого Юстина купила 6 лет назад в Антиохии для обучения детей. Наша дочь Октавия с интересом слушала, а наш сын Ливий предпочел баловаться с самодельной пращей. Некоторые всадники не одобряют упражнения своих детей с этим «плебейским» оружием, и совершенно напрасно. Я сам видел, как камень, умело пущенный из пращи с 30 шагов, сминает нагрудник и ломает ребра.