Владимир Ситников - Горячее сердце. Повести

Вера удивлялась, как крепится лгать, как она не выскажет своих обид. Только тяжелые вздохи по ночам да набрякшие от слез веки говорили о том, чего это стоило Любови Семеновне.

Домой от Виктора возвращались по Московской.

Около Мариинской гимназии толпились солдаты.

Молодцеватая дама из эсерок растроганно говорила с крыльца:

— Только совместная работа всех — крестьян и помещиков, рабочих и заводчиков — приведет нас к победе. Когда корабль тонет, между пассажирами первого, второго и третьего классов не должно быть различия.

— Первым-то на дно третий идет. Там и лодок нету, — выкрикнул черноусый ополченец.

Вера рывком поднялась на крыльцо.

— Народу война не нужна! Это ярмо, это вериги, сковавшие тело и душу народа! — раздельно выкрикнула она. — Сейчас на него надевают новое ярмо...

В толпе замелькали растерянные улыбки, свирепые ухмылки. Вера заметила, что с разных сторон к крыльцу проталкиваются шляпы и фуражки. Это не сулило ничего доброго. «Как тогда с Сергеем», — промелькнуло в сознании. Отступив на шаг, ближе к стене, она продолжала говорить.

Щекастый офицерик с круглыми петушиными глазами выскочил первым на крыльцо, рванулся к ней, схватил за руку. Треснул рукав платья. Над толпой повис истерический женский крик. Вера вырвала руку; прижавшись спиной к стене, в упор смотрела на офицера.

Офицер, вытянув шею, по-гусиному зашипел:

— Убить тебя мало, шпионка! Убить!

— Попробуй! — Вера с презрением посмотрела на офицера. — Повоюй, здесь проще.

— Эй, господин прапор, ты не больно, — послышался дрожащий от волнения голос ополченца, — правду она говорит.

Тут только Вера увидела, что крыльцо окружают солдаты. У них ждущие лица, они оттерли в сторону небритого инвалида со скрюченной рукой, желтолицего приказчика в соломенной шляпе.

— Говори, говори, правду говоришь, — подбодрил ополченец.

Она бросилась к перилам и, не обращая внимания на угрозы прапорщика, крикнула:

— Кто за войну? Или такие прапорщики, как этот, не нюхавший пороху, или те, кто наживается на ней. А простым людям она ни к чему...

Когда она кончила, солдаты гулко захлопали в ладони, закричали «ура!». К ней потянулись руки.

— Смелая, даром что девушка.

— Молодец, молодец! Вот это да!

— Качать ее!

Вера, выхватив из-под жакетки пачку газет, начала раздавать их в жадные крепкие руки.

К дому шли целой толпой. Солдаты восторженно смотрели на девушку. Ополченец весело кричал:

— Нет, не спокинем, проводим вас! Мы кавалеры надежные!

Вера не успевала отвечать на вопросы своих защитников. Она была счастлива! От прилива благодарного теплого чувства к этим незнакомым, но близким людям мягко сжималось сердце,

Лена ударила кулачком о стол, давясь слезами.

— Какое они имеют право, какое?! Иуды! — измяла, скомкала испятнанную слезами газету. Вера подобрала с полу «Вятскую мысль», расправила на столе.

— Смотри, какой подлец, смотри! — кусая губы, всхлипывала Лена.

Вера знала, что не сегодня завтра случится это, тяжелое для нее, и внутренне напряглась, ждала. Теперь это произошло: изворотливый фельетонист настрочил о ней бойкий фельетон. Каждый узнает под большевичкой Лизочкой с Пустыревской площади ее, Веру Зубареву. Как только ни изощрялся он, как ни оскорблял, знал, что будет безнаказанным.

В глазах накипали от обиды слезы. Если бы это было еще год назад, она бы, наверное, разревелась. Но теперь, теперь — нет. Встала, погладила вздрагивающую льняную голову подруги.

— Не плачь, Леночка, не стоит. Мне не так тяжело, как тебе кажется.

— Но сознайся, Верочка, тебе все-таки очень тяжело?

— Я же сказала, что нет.

— А я целый день ревела.

— Слезы — это бессилие, Лена,

— Я понимаю, — всхлипнула снова Лена. — Но я не могу...

Да, слез не надо было совсем. Надо было крепиться изо всех сил. Вечером предстоял разговор с матерью. На этот раз его не избежать. И Вера готовилась к нему.

Недаром Любовь Семеновна была ее, Вериной, матерью. И на этот раз в глазах ее был тускловатый сухой блеск. Только розовые от дождя пальцы, беспрестанно скручивая в жгутик носовой платок, выдавали волнение.

Грузно опускаясь в кресло, мать глухо спросила:

— Скажи, Вера, когда у вас нынче начнутся занятия?

Повеяло холодком от необычного для матери «Вера». Ведь она всегда, всю жизнь называла ее ласково «Верочка». «Какие мелочи», — оборвала она себя, но вдруг ледяной иглой кольнула догадка: «Мама хочет, чтобы я скорее уехала. Зачем же спрашивать, когда начнутся занятия, если и так прекрасно известно? Хочет, чтобы уехала я...»