Владимир Ситников - Горячее сердце. Повести

Вера ломала в руках веточку сирени. Ей было противно слушать этот сухой ровный голос, противно смотреть на Софинова.

Он кончил говорить.

— Пусть сам уходит! — раздался дрожащий обидой голос Лены. Кто-то ее поддержал, кто-то огрызнулся. В гвалте трудно было разобрать.

Вдруг на середину веранды вывернулся взлохмаченный Гриша. В своей черной косоворотке с витым поясом он походил на сельского учителя. Близоруко щурясь, взмахнул рукой.

— Тише. Тише. Ну, тише! — умолял он. Когда угомонились спорщики, снял очки, повертел их в руках. — Я прочитал резолюцию Коли Софинова, послушал его выступление и пришел к выводу, что он слишком сгущает краски. Ведь мы прекрасно знаем товарищей, против которых он выступает. И нет в их поведении ничего такого... Я бы сказал, опасного для общества.

— Плохо знаешь! — крикнул кто-то из угла.

Гриша повернулся на голос.

— Насколько знаю, они не такие. Я предлагаю следующее: пусть Софинов попросит прощения, пусть они пожмут друг другу руки. Ведь...

— Чего захотел!

— Ха-ха, миролюбец!

— Очень хорошо он сказал, — понеслись выкрики.

«Какой галиматьей закончил Гриша свое выступление, — Вера передернула плечами. — Мириться? Прощать? Ни за что!»

Она отбросила измятую ветку и встала на Гришине место. Лицо ее горело, но она чувствовала себя спокойной, голос легко подчинялся ей.

Шум разом смолк.

— Да, мы большевики. Я большевичка! Но я не стыжусь, а горжусь этим, — раздельно произнесла она, подняв красивую гордую голову. — Мы против войны, как многие из вас были против нее в прошлом году. Мы — за социалистические преобразования. За это боремся и будем бороться. Но мы против грязи и нелепостей, которые приписывают нам обыватели и враги. Мы не раскалываем топорами икон, не собираемся грабить продовольственную управу. Здравомыслящие люди понимают это.

Она нашла узкое лицо Софинова, с презрением сощурила глаза.

— Господин Софинов (я никогда, — со сдержанной силой произнесла Вера, — никогда не назову его товарищем) весь во власти этих слухов. Под их влиянием возмутился его обывательский дух. И вот появилась эта грязная бумажонка, где он, играя в благородство, хочет наставить нас на путь истинный. Но нам с ним не по дороге. Мне ясно, ясно всем моим товарищам: Софинов добивается одного, чтобы от нас отвернулись. Возможно, найдутся такие студенты и курсистки, которые станут травить нас...

Вера перевела дыхание и, волнуясь, тихо, но горячо проговорила:

— Этим нас не запугать. Мы не откажемся от своих убеждений. Такого не будет никогда!

Несколько человек ей зааплодировали.

Вера пошла к Лене. Не дойдя до столба, около которого стояла подруга, повернулась снова. Увидела влюбленное Гришино лицо.

— А руку, — резко бросила она, — а руку Софинову я никогда не подам!

Теперь не было умиротворенных.

— Что, съел? — кричала Лена.

— Это же нахальство с ее стороны!

— Сильно сказано!

— Самого его исключить надо!

Но друзей на собрании было все-таки меньше; Вера поняла, что резолюция будет принята. И когда вихрастый студент-казанец с баками ставил вопрос на голосование, сошла с веранды. Пусть будут злорадствовать одни и сочувствовать ей другие. В конце концов, главное — работа.

В полутемной аллее, затененной переплетенными кронами лип, сутулилась длинноволосая фигура Алеева.

«Случайно ли был он здесь? Наверное, не случайно», — решила Вера.

У портика сада ее догнала Лена. Молча махнув рукой на веранду, крикнула:

— Ну их всех к чертям! Я с тобой пойду.

Она ощутила на спине между лопатками знобящий холод. Рука задрожала, расплескав на скатерть суп... Не веря себе, Вера подбежала к окну. С Пупыревки через открытое окно проник снова слабый голосишко мальчишки-газетчика: «Последняя новость! Заговор большевиков против революции разоблачен! Большевистские лидеры бежали из Петрограда!»

Не помня как, Вера очутилась в бестолково кричащей базарной толпе. Пупыревка гудела шмелиным гнездом. Слепой нищий, ворочая глазами-градинами, угощал толстую, в выцветшей плисовой кофте просвирню вином. Та, кривя слюнявый рот, пьяно хохотала.

Вера рванулась в другую сторону. Толпа солдат сгрудилась вокруг юркого китайца-фокусника, который прятал в широкие рукава рубахи красные, как пасхальные яйца, шарики. Здесь тоже не было мальчишки.

Может быть, это только послышалось ей?..

Но вот стоит приземистый, с обвислыми на подбородке складками кожи отставной чиновник. У него — газета.