Людмила Рублевская: Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика

Лёдник упал на колени, уперся руками в землю и пробовал отдышаться. Прантиш подбежал к своему профессору:

— Бутрим, ты цел? Куда он тебя ранил?

Лёдник не мог даже говорить. Кто-то подал ковшик с водой. Профессор, захлебываясь, отпил, отдышался, поднял голову.

— Саклета?

Невысокая женщина в повойнике счастливо улыбалась:

— Пан доктор! Я, как только узнала, что вы в беде и на помощь зовете, сразу своего мужа отправила. И братьев его. И отец мой вон там, с конем, за деревьями.

Лёдник, пошатываясь, поднялся: рубаха на боку пропиталась кровью, похоже, там напоследок скользнула сабля Ватмана.

— Позвольте, я вам раны промою. Я лекарства взяла! Как вы тогда учили: с тысячелистником, с древесным маслом. И хлеб с плесенью — как же без него?

Доктор вытер рукой лицо.

— Значит, ты замуж вышла?

— Да! — счастливо улыбнулась Саклета. — Пан Гервасий приданое при­слал. А Антось мой хороший, с детства меня жалел. Только раньше, когда у меня нарост на лице был, родственники не позволили бы ему ему на мне жениться. Теперь моему отцу помогает на мельнице. Все благодаря вам, пан Балтромей! Мне вовек не расплатиться!

От солнца осталась только багровая полоса над лесом. Балтромей, пере­вязанный, одетый, устало и мрачно взглянул на Прантиша:

— Ну что, поехали, рыцарь? Переночуем на мельнице, раз приглашают. Хватит, погостили у панов Агалинских. Свалились же они на нашу голову. Ромео да Юлия белорусского розлива. А лоб за них подставлять почему-то нам. Стар я уже для такой гимнастики.

— А как ты оказался здесь в самый нужный момент? — поинтересовался Прантиш.

Лёдник пощупал плечо со старой раной, осторожно поправил повязку на свежей, на боку.

— После твоего отъезда за «серебряным кордом» услышал, как у корчмы одна девица рассказывала другой о страшном великане с красными глазами и белыми волосами, который во главе войска помчался куда-то в сторону Глинищей. Соединил в мыслях два и два. Отправил Саломею в Вильню — нанял им с малышом повозку с кучером. А поскольку, в отличие от пана Вырвича, понимал, что один на один с отрядом не справлюсь, поскакал за помощью. Мужики наездов тоже не любят.

Когда Лёдник, прихрамывая, проходил возле тела Ватмана, около которо­го собрались наемники, готовясь без особой славы, но и без потерь покинуть Глинище, тело вдруг шевельнулось, и сильная, будто стальная рука, ухватила доктора за полу, так, что тот едва не упал.

— Наша дуэль еще впереди, доктор! — прохрипел Ватман. На его губах лопались кровавые пузыри. Лёдник освободился, мрачно осмотрел врага, которого один из сподвижников взялся лечить. Процесс лечения доктору не понравился:

— Подожди, не так, — скомандовал он самодельному лекарю. — Хлеб с плесенью положи сюда. Прижми. Так, чтобы воздух не проходил. Вот таким образом. — доктор помог перевязать рану, которую сам же и нанес. Ватман лежал, закрыв глаза, то ли потерял сознание, то ли не хотел видеть, как ненавидимый Лёдник его спасает.

— Когда повезете, положите на левый бок, — распорядился, тяжело вста­вая, Бутрим.

Вырвич с досады даже отвернулся. Теперь он ясно понимал, почему не хочет быть лекарем: вот так легко переступить через свои чувства ради клятвы Гиппократа и спасать жизнь врагу, который изнасиловал твою жену и мечтает только о том, чтобы тебя убить. Нет, пока что Прантиш на это не способен.

В последних лучах длинного летнего дня Прантиш заметил на лице Балтромея Лёдника мечтательную улыбку. Такую, какая бывает у путеше­ственника, когда он, наконец, возвращается к любимым людям.

Восковое лицо совершенной красоты пятнали черные полосы сажи. Под носом куклы появились бандитские усы.

— Алесик! Что ты делаешь? — пани Саломея стащила малыша с колен Пандоры. Шикарное платье куклы тоже было в черных отпечатках маленьких ладоней.

— Тетка пр-ротивная! — уверенно заявил Александр Балтромеевич Лёдник, демонстрируя не только прирожденное стремление к экспериментам, но и только что приобретенное умение выговаривать звук «р»

— Пошли мыть руки! — строго сказала Саломея. — Ну что ты наделал, папка ругаться будет.

— Не будет! — заявил малыш. — Он эту тетку не любит!

Прантиш еле сдерживал хохот. Сын профессора все папкины секреты раскрывал легко — видимо, из-за сходства характеров. И уже пользовался этим по полной: каким бы строгим отец ни выглядел, как бы ни отчитывал малыша за проказы, а стоило тому всхлипнуть или сделать жалобные глаза — и таял, как воск на солнце. А уж когда малыш начал задавать вопросы — почему яблоко падает вниз, а не вверх, как сделан телескоп, почему кровь красная — расчувствовался, и читал захватывающие лекции. И что только из этого ребенка вырастет? Разве что новый профессор.