Сергей Кравченко: ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК

— И вы думаете, что я подниму меч на царя? Хоть и в рабском обличьи? Пусть уж казнит. А я не виновен, видит Бог.

Глухов скривился для порядку, но понял – Адашев не боится. Что было делать? Отказаться от поединка? Царь может рассердиться. Была еще надежда на частный вызов. Глухов мог вызвать Адашева сам от себя. А причина? А мне твое лицо не нравится! Нет, это не проходит. Черт с ним, пусть травится! А не отравится? Тогда пусть Федька бумажкой его кончает!

— Ладно, господин окольничий, Бог судья! А наш государь жалует тебя кубком со своего стола. Просит выпить за упокой невинной души новопреставленной рабы Божьей Анастасии. А вот и два винных напитка.

Слово «винных» прозвучало у Глухова двусмысленно — как бы от слова «виновный».

— Один — тебе, другой — Господу. Сам выбирай, какой Господу сгодится, какой тебе милей.

Выбирать нужно было вслепую — непрозрачные глиняные баклажки не показывали цвет и чистоту содержимого.

Алексей понял, побледнел, провел языком по пересохшим губам, будто действительно страдал от жажды. Невольно оглянулся. Подручные Глухова опирались на мечи у самой двери. Узкое оконце, перекрытое фигурной решеткой не оставляло надежды на побег.

— А если Богу мой выбор не понравится? Не ему ли первому выбирать?

— Он бы выбрал, господин, да нету его здесь. Он сейчас у могилы своей возлюбленной дочери, далеко отсюда. Так что, бери, бери.

Адашев взял одну баклажку, вытащил деревянную затычку, стал медленно лить золотистую жидкость в умывальный таз.

— Это Богу.

Потом открыл второй сосуд и так же медленно налил вино в серебряный кубок. Поставил баклажку на стол, взял кубок.

— За здоровье государя нашего Иоанна Васильевича! — и медленно выпил. Казалось, он каждый глоток проверяет на яд, но определить не может и делает следующий.

Глухов не стал поправлять Адашева — Божью влагу не годилось выливать в помойку, пить тоже предлагалось не за здравие, а за упокой. Но за упокой получилось само собой или с Божьей помощью. С того момента, когда пустая баклажка звонко стукнула в стол, Глухов знал: окольничий Алексей Адашев — покойник. Заметная щербинка на ободке у донышка виднелась отчетливо.

Всадники простились с ответчиком, вышли во двор и заспорили. Смирной опасался, что яд не сработает. Что тогда? Глухов говорил, что это не наше дело.

— Но хочешь, отдай свою бумагу первому воеводе. Пусть наблюдает за его здоровьем.

Никита «Иванов» еще поворчал, что надо «рубить гада прямо в тюрьме», но решили не горячиться. Запечатанное царское письмо легло на стол воеводе Бельскому, он осторожно взял его двумя руками, запер в сундуке и поклялся под иконой, что вернет в Москву нераспечатанным, если, не дай Бог, Адашев помрет в заключении. А жив будет к Покрову Пресвятой Богородицы, тогда нужно снять восковую печать и поступать по писанному.

— Правильно? – жалко спросил большой боярин Бельский разношерстную сволочь.

— Правильно! – отвечала сволочь без тени почтения.

Всадники уехали восвояси. От Дерпта до Пскова доскакали за пять дней, и остановились на постоялом дворе. Здесь уже была Россия, но еще как бы Европа. Это чувствовалось в повадке горожан, в речи постояльцев, в самом воздухе. Стали думать, как ехать дальше. Возвращаться через Новгород получалось длиннее и холоднее, зато путь лежал торный. Войско прошло недавно, «ямы» были в порядке. Через Старую Руссу и Вышний Волочок выходило ближе. Но дороги там были не такие протоптанные.

— А что нам дороги? Мы не в телегах, проедем! – сказал Глухов.

— А хоть и в телегах, — успокоил человек за соседним столом, — тоже проедете. Я же проехал.

Глухов обернулся и через мгновение уже стоял в проходе с обнаженным мечом. В лицо ему спокойно улыбался господин «Ночной».

— Стой, Иван, — твердо сказал Смирной. Взял Глухова за напряженную мышцу, оттащил в сторону. Зашептал на ухо:

— Тут, понимаешь, государево слово и дело. Ну, если не совсем государево, то уж наше – точно. Головин идет от Филимонова.

Глухов в «Успенском сговоре» не участвовал, но имя Филимонова действовало на него лучше царского. Меч Глухова ушел в ножны.

Сели за стол. Борис Головин присел с краю. Выпили.

Потянулся прекрасный осенний вечер с добрым вином, хорошей едой, безопасным окружением. Мало в этой жизни бывает таких вечеров, когда исчезает понятие «враг», когда откладывается вдаль и на черный день бледная бумажка с надписью «Смерть!». Уже и пытка не нужна, чтобы услышать от человека рассказ, каждое слово в котором – самая подноготная истина!