Сергей Кравченко - Яйцо птицы Сирин

Вот взорвалось совсем рядом. Посол — бывалый воин — не раз слышал пушечные залпы, не раз пушки и разрывало за его спиной! — но такого треска, такого шипения и свиста, казалось, — в самой голове, не доводилось слышать и ему. Видно, силы небесные и подземные схватились, ударились друг о друга и перетирают несчастную землю своими жерновами.

Вспыхнуло одинокое дерево. «Мокрое, а горит!» — ужаснулся дьяк. Справа открылся покатый овраг — балка. Туда понеслась против воли коней и возницы на скользких колесах кибитка, а телега увязла в русле ручья, который, не поймешь откуда, появился у нее меж осей. Посол вжался в угол и стал, криво и мелко крестясь, вспоминать родных вперемешку со святыми. «Спасусь, сам спасать буду!», — клялся среди молитв.

И вдруг все прошло! Дождь перестал. Солнце вспыхнуло огромной шаровой молнией и теперь рассматривало учиненный в его отсутствие погром. Посол перекрестился еще раз, уже твердо и широко. Но не посольская молитва была причиной счастливых перемен, не обет спасения изменил погоду, не вопли упавших в грязь охранников, не скулеж дьячка. Бессильны столь слабые голоса долететь до небес! Просто небо и недра закончили быстротечную битву, о чем-то договорились и помирились. «Обошлись без послов», — пробормотал дьяк.

Стали вытаскивать кибитку на дорогу. Но кони вязли в глинистом уклоне, густая трава, взмыленная дождем, скользила под сапогами, и люди быстро изнемогли. Нужно было ждать, чтоб хоть чуть просохло.

Из-за бугра показалась телега. Два могучих быка волокли ее медленно, но неуклонно. Казалось, они не замечали воды под ногами, а правый бык и вовсе равнодушно жевал. Ездоки — два крепких казачка — сидели в телеге, накрывшись рядном. Видно было, что они и в грозу не ступали на землю, ленились облегчить быков. «Таких бы коней, да в сани, вот и грязь не страшна», — подумал дьяк.

Телега приблизилась.

— Здорово живете, люди добрые, — крикнул дьяк.

— И ва-ам не пропа-асть, — равнодушно протянул старший казачок.

— Не пособите карету выправить?

— Не-е, нам нельзя-а.

— Чего ж нельзя?

— Лиходе-ея стереже-ом.

Тут посольские разглядели содержимое телеги. На дне под мокрой ряднушкой лежал большой серый ком. Его можно было принять за станичный чувал — пудов на шесть пшеницы, когда б не грязные связанные ноги и не черная обросшая голова.

Пришлось дьяку обольстить стражу баклажкой крымского вина да шматком кагальницкого сала. Тогда уж всем миром навалились на кибитку. И опять не вышло. Не шла в гору чертова колымага! А сводить к ней других лошадей посол не дозволил, побоялся. Достали обещанную баклажку. Сели ждать еще.

— А не взять ли на подмогу вашего лиходея? — придумал дьяк.

— Не-е, убежи-ить, стра-ашен бо-ольно, — неохотно тянул старший.

Дьяк продолжал подливать крымское и разговорил-таки казаков.

Оказалось, они везли пленника в Кагальник. Звали лиходея Ермошка. Сей разбойник был объявлен в розыск на Большом Кругу за воровской промысел и злодейский умысел. Промысел состоял в обычном морском грабеже, которого и старшина не чуралась, но умысел был и верно злодейским. Минулой весной Ермошка с небольшой ватагой на двух чайках перехватил средь гнилых проток донского гирла двадцативесельную азовскую галеру. Турки завидели Ермошку издали, — летел он по ветру, не скрываясь и не снижая паруса. Боя басурмане убоялись, ибо сил Ермошкиных не сочли. Галера завернула в боковую протоку, хотела ускользнуть, затеряться, переждать, но напоролась на корягу и крепко села в песок. Тут и Ермошка подлетел. Турки огрызнулись, но не осилили. Частью полегли, частью рассеялись в зарослях чакана. Их и было-то с десяток, а прочие обитатели галеры на месте остались — гребцы цепные, прикованные.

Ермошка принял немалый груз, гребцов расковал, галеру спалил да и убыл вверх по Дону. Убыл с деньгами, зипунами, ятаганами да пищалями. Да с полусотней друзей верных. Атаман!

И надумалось Ермошке вправду атаманом заделаться. Тут и место освободилось по хмельной болезни. На Троицу в Кагальнике собрали Круг. Вышел в Круг Ермошка, поклонился старшине седобородой и заявил себя в атаманы.

Загудел Круг, зашумели казаки — кто сердито, кто одобрительно: хоть и молод Ермошка, да не хуже других.

Но старшине такой поворот не понравился. Не любо им было выбирать Ермошку — с дерзким глазом да быстрым скоком. А хотелось выбирать, кого следует, от кого подарков, питья да закуски впрок наготовлено. Так и крикнули старики «не любо», а чтоб остальные помалкивали, прочли за Ермошкой изменное дело. Будто он у басурман серебро взял за указ дороги на Кагальник. А то они ее и сами не знают.