Сергей Кравченко: Яйцо птицы Сирин

а) уволакивать в канавку отстающих путников;

б) вылетать на стрежень еще и у Никиты Пана;

в) стремительно драпать в случае чего.

Но мечты мечтами, а жизнь поворотилась неожиданным боком.

В 1570 году казаки Ивана Кольца, Богдана Борбонша и Никиты Пана ограбили на Волге у самарского устья ногайских послов и русского боярина Василия Перепелицына» — это из летописи. И надо же такому случиться, что через 9 лет Перепелицын встретился казакам в чине Пермского воеводы! Возник затяжной конфликт. Но Перепелицын сам виноват, зачем он тогда с ногаями связался? Вот его история.

Боярин Василий, мужчина средних лет, в расцвете карьеры не брезговал выездной службой. Куда царю вздумается, туда он с охоткой и едет. Пока он в командировке трудится, московские сидельцы вкушают столичные увеселения — казни, травли, ссылки и прочие представления Большого (Беса, конечно, а не театра).

В тот раз Василий согласился поехать к ногаям. Ногаи — это население погибшей Хазарии, древней страны у слияния Волги и Дона. Они несли в себе пестрое разнотравье тюркских, южнославянских, индо-цыганских хромосом, обильно обрызганных татаро-монгольским навозом. Ногаи были питательной средой, из которой выросло среди прочего и наше южное, донское казачество.

Миссия Перепелицына легла удачно. За ее срок (весна-осень 1570 года) на Москве произошло немало чудес. Когда в сентябре 1569 года Грозный повелел Перепелицыну быть готовым с весны ехать на юг, везти жалованье ногайским кочевникам-пограничникам, никакого жалованья у него еще не было. Но Грозный смотрел вперед. И пока боярин Василий готовил экспедицию, подыскивал переводчика, выбирал корабли, Грозный ушел с отборным опричным войском на Новгород. Всю зиму в бывшем вольном городе шли массовые казни и погромы, горели кварталы и улицы. Ну, и конфискации, конечно, свершались поголовные.

Перепелицын, занятый делами, к новгородскому геноциду оказался непричастен, и остался как бы чист перед русским народом.

Задача Перепелицына была сложной. Следовало уговорить ногайских ханчиков, если не присягнуть Иоанну Московскому, то хотя бы заключить договор о ненападении и совместных действиях на южных подступах к Московии. Конечно, иметь таковые заверения за телегу серебра и тканей получалось легко, но надежны ли покупные слова?

С первым новгородским обозом прибыли в Москву телеги награбленного злата-серебра. Из этих телег по государевой записке было отсыпано условное число монет и отвешен вес ценной посуды. Василий все это упаковал, сложил на корабли и убыл по первой воде, благо весна в том клятом году была ранняя. В дороге Василий мучался поносом, геморроем и кровавыми соплями, но, как оказалось, это были пустяки. Потому что, например, проплывая в конце марта по самарскому Кольцу, и проскакивая среди льдин мимо Богдана-Ивана-Пана, Василий еще не знал, что в этот день практически все боярство московское сходилось под конвоем в кремлевские казематы. И мало кто оттуда потом пошел по домам, а не на Красную площадь для последней демонстрации. Государю, вишь ли, нашептал некто Большой и косматый, что бояре сплошь поражены грибком государственной измены.

А 18 августа, когда Василий, облегчившись у ногаев от кровавого серебра, всходил на борт своего флагмана и отчаливал обратно, и когда его лодки загружались под завязку всяким неучтенным добром, а послы ногайские усаживались в особое судно для официального дружественного визита к северному царю, сам этот царь моржовый пребывал в холерической лихорадке. Глаза его страдали особым дальтонизмом, — они видели все только кроваво-красным на черно-закопченом. Дыхание Грозного было судорожным, а сердцебиение — неопределенным. Поэтому бояре московские, — виновники этих хворей восходили на дощатые помосты и каменные ринги. Неучтенное их добро свозилось в Кремль. А сами они усаживались на кол, в котел, на колени перед плахой. Так что, Василий удачно из Москвы отлучился!

Удачно, да не совсем.

Переговоры его прошли успешно, помог военный случай. Оказалось, что, пока весной Препелицын толкался среди льдин в устье Оки, донские казаки напали на ногайскую столицу Сарайчик и «не токмо людей живых секли, но и мертвых из земли вырывали и гробы их разоряли». Теперь от такой напасти ногаи готовы были хоть в холопы к царю записаться.

Но на обратном пути безнаказанно проскочить Самару Перепелицыну не удалось. Пан увязался в кильватер и с одного залпа утопил плоскодонку хвостового конвоя. И пока внимание убегавших было направлено назад — на Пана, Иван Кольцо спокойно поджидал гостей прямо на середине реки, выстроив восемь чаек в линию — носовыми пищалями по течению. Иван так нагло выехал, потому что посольство Перепелицына еще с весны было посчитано и запланировано, а увеличения конвойных войск в караване не наблюдалось. Стрелять и рубить Ивану почти не пришлось. Заартачились только ногайские лучники. Их перестреляли из пищалей. Остальных уговорили сдаваться добрым словом да ласковой улыбкой. Обычно при речных стычках в живых никто из мирных не оставался. Но сегодня жертв среди кольцевых братьев не было, солнце светило ярко, настроение было прекрасное, и Кольцо душегубствовать не стал. Все мирно причалили к полуострову и побрели в лагерь.