Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

…Посол России заранее все подготовил. Англичане торжественно встретили сына русского царя. Константину и его спутникам были оказаны всевозможные почести. Они осмотрели новейшие суда, порт, Адмиралтейство, эллинги.

Русских офицеров всюду встречали радушно. Газеты писали о Константине и его спутниках.

Аврорцы повсюду побывали, ездили в глубь страны, были в Лондоне, видели английские фермы, железные дороги, парламент, биржу, катались в дилижансах и накупали новые романы.

В Плимуте офицеры одного из королевских судов дали в честь русских офицеров пышный обед. Русские офицеры ответили тем же. На этих обедах англичане и русские рассаживались вперемежку. Обстановка была непринужденная: ни Константин, ни Литке, ни высшие английские чины не присутствовали. Молодежь оставалась одна, даже без своих капитанов, лишь под присмотром русского и английского старших офицеров, и чувствовала себя, как в офицерском клубе.

И вот на другой день после обеда на борту «Авроры» одна из плимутских газет в конце статьи, где подробно описывалось празднество и тосты, после похвал русским офицерам упомянула кратко, что фрегат «Аврора» плох и содержится в недостаточном порядке.

Это была неправда, и все возмутились.

Шутники предполагали, что, быть может, англичане желали показать, что у них свобода слова и что они независимо судят.

Все понимали, что английская газета старалась рассеять хорошее впечатление от русских моряков. Делали вид, что замечена слабая и даже смешная сторона русских, которые охотно пили и угощали широко, а фрегат не могли содержать в порядке. На нет сводились все русские любезности. Англичанами подчеркивалось превосходство их флота.

Литке сделал вид, что не обращает внимания, хотя ему было очень неприятно, обидней, чем другим, и он, не желая скрывать дурного мнения англичан об «Авроре», вырезал заметку, с тем чтобы показать ее потом в Петербурге.

Офицерам он советовал не огорчаться, а заранее приготовиться к тому, что еще будут писать в Европе.

На «Авроре» долго не могли успокоиться. Как всегда в таких случаях, произошла вспышка неприязни и досталось людям, ни в чем не повинным, и всей британской нации.

Константина и адмирала на судне не было, когда в кают-компании среди молодых офицеров разгорелся спор. Пришел Невельской и встал у дверей. Он слушал с нетерпением, но, видно, хотел всех выслушать, чтобы узнать все точки зрения, либо боялся, что, если заговорит — начнет заикаться от волнения. Глаза его сверкали воинственно. Он был с поручением на берегу и еще не объявил своего мнения, которое, как все знали, часто бывало оригинальным.

Он очень любил свою «Аврору». Она содержалась в образцовом порядке. Но дело было, как он полагал, не в мнимых ее недостатках. «Будь наша «Аврора» первоклассным современным судном — каким-нибудь паровым фрегатом с парусной оснасткой, — о ней не стали бы так писать. Дело в том, что английский флот новей и сильней, что Великобритания — первоклассная морская держава, и потому англичане смеют так писать: им поверят, какое бы лживое заключение они не вывели».

Под разговоры товарищей в душе Невельского опять закипело. Как и сама газетная статья, эти разговоры были для него лишь подтверждением того, о чем он думал давно. Он годы думал свое — и вот доказательство! И он действительно желал сейчас громко заявить об этом. Он дождался, когда все высказались, и, преодолев заикание, заговорил. Он с яростью и возмущением объявил, что в России нет флота, который нам нужен.

— Да, да! — повторил Невельской, шагнув вперед. — У нас нет океанского флота! — заикаясь, продолжал он. — Н-нет ф-флота, к-который мы должны иметь!

— Так нельзя говорить! — возмущенно заметил лейтенант Римский-Корсаков [65] Римский-Корсаков Воин Андреевич (1822–1871) — гидрограф, впоследствии контр-адмирал. Брат великого русского композитора. В 1852–1855 гг. на шхуне «Восток» исследовал низовья Амура, Татарский пролив и берега Сахалина. . — У нас есть прекрасные суда!

Возражения посыпались со всех сторон.

— Ты хватил лишнего, Генаша!

Офицеры знали крайнюю впечатлительность и темперамент Геннадия.

Ему прощались весьма резкие суждения за то, что он талант, «Архимед», как прозвали его еще в корпусе.

Все знали, что Геннадий мог заблуждаться, но что он честен и патриот до мозга костей.

Но сейчас все были раздражены, и дело запахло ссорой.

А Невельской говорил так именно потому, что, быть может, ему сегодня было больней всех. Но он видел много недостатков, которых не замечали или находили естественными другие офицеры. Он всегда ревниво замечал эти недостатки и считал долгом говорить о них.