Александр Марков - Троица

Тогда собрались царские и королевские послы в троицкой деревне Девулине, и советовались долго и трудно, и наконец согласились, и положили быть миру между Россией и Польшей 14 лет, да восприимем от Бога милость и в благоденствии и тишине поживем.

Но не даром смягчились поляки, а ценою дорогою уняли лютость свою на нас: и всего горше то, что по тому Девулинскому договору град Смоленск достался им, человекоядным псам, в вечное владение.

По тому же мирному уложению должен был Сигизмунд отпустить великого посла нашего, которого он неправедно пленил под Смоленском и в Польшу увез, преславного святителя Филарета Никитича, батюшку государева, о коего освобождении государь Михайло Федорович непрестанное попечение имел и короля настойчиво молил.

Промедлив недолгое время, поляки Филарета отпустили, и приехал он со славой в Москву в лето 7127, июля в 14 день. И тотчас же был возведен в сан патриарший, и, из плена и ничтожества в единый миг на лучезарно осиянную вершину могущества возлетев, скоро всю власть державную от сына перенял не по званию, но по делам; и стал Российским государством править при живом государе, точно как Борис Годунов при царе Федоре правил.

Умудрен был и благочестив и великодушен святитель Филарет, единый лишь грех в сердце нося, ему же имя злопамятливость. Многие скорби он в плену польском претерпел, и не простил и отнюдь не забыл тех товарищей своих по посольскому делу, которые в оную пору, в лето 7119, прельщенные милостями королевскими, или же из хитрого умысла, от посольства нашего из-под Смоленска отъехали, а его, Филарета, оставили с немногими вернейшими людьми на пленение и поругание.

Мне же тогда в Горбатове живущу с Настасьей счастливо. Вдруг скачет посыльный, письмо мне везет от келаря Аврамия:

«Другу любимому Данилу Ивановичу чернец Аврамий Палицын бьет челом. Восславим Христа Бога нашего и святых угодников его Сергия и Никона, их же молитвами возвратился из плена литовского святейший государь наш Филарет Никитич. Сведав ныне о его чудесном и счастливом избавлении, пристало нам не только возрадоваться и возликовать, но и вспомнить о старинном грехе нашем, под градом Смоленском содеянном — сам разумей, Данилушко — и покаяться искренно и без лукавства, и отрешиться от суетной славы мирской, и в пустыню удалиться, и там до конца дней своих в тишине и безвестности проживая, молить Господа неустанно о прощении, даровал бы он нам хоть малую ослабу от вечных мучений, нас ожидающих. Если же не удалимся, настигнет нас злейшая кара от Господа еще в этой бренной земной жизни. Об этом уже и грамота прислана в Троицкий монастырь: дескать, не пристало в вашей славной обители у высших чинов состоять людям, кои в минувшие смутные лета запятнали себя некими изменами, и прочая.

Посему, Данилушко, я уже келарский чин с себя сложил, и испросился у освященного собора ехать в монастырь Соловецкий на покаяние, а вернее сказать во изгнание. И ты, если не хочешь худшую долю восприять, откажи имение свое дому чудотворца, и собирайся без мешканья, и с женою поезжай в Александрову Слободу. Там я тебя буду ждать, и оттуда мы вместе в Соловки поедем.

В Соловках у меня есть знакомцы добрые; с ними я писаниями уже обослался; встретят нас с ласкою, и житие наше устроится безбедно и сносно. Ежели денег достанет, купите шубы и иных теплых портов поболее, ибо там зимы студеные».

Так залетели мы с Настёнкой в Соловки. Житие наше здесь, по слову Аврамиеву, беспечально текло; жили мы зимою в слободе монастырской, летом же на малом пустынном островке в уединении промышляли семгу и треску и сельдей для братии.

По смерти же Настёнкиной возложил я на себя ризы иноческие, и не осталось мне в этой жизни иного утешения, кроме преданного служения Богу всемилостивому, на него же единого уповаю. И за веру истинную мне умереть вовсе не страшно.

И все мы здесь, соловецкие сидельцы, радостно такую смерть воспримем. А смерти не избежать нам, ибо богоотступники тесно нас облегают и помалу нашу силу превозмогают; к ним же во всякое время подмога ратная и запасы проходят без претыкания, а нам помощи ждать неоткуда, только от Бога всевышнего.

Ты же, Господи, видишь готовность нашу и хотение умереть за тебя единого, и милостиво попускаешь хотению нашему исполниться.

За то тебе слава вовеки.