Сергей Жемайтис - Клипер «Орион»

— Я считаю, — сказал он, сдерживая волнение, — что люди, чудом оставшиеся в живых, заслуживают милосердия.

Капитан-цурзее ответил, будто хлеща по щекам лейтенанта:

— Бабья мягкотелость. Чушь! Слова не солдата, а дамы-патронессы!

На мостике затаили дыхание, ожидая, что ответит на этот раз лейтенант Леман. Помедлив, тот сказал:

— Обвиняя меня в бабьей мягкотелости, вы, герр капитан-цурзее, упускаете из виду, что именно я стрелял в госпитальное судно, и в транспорт, и в миноносцы, и в рыбаков, и во все, что мы отправляли на дно морское, а души людские в рай. После таких мук господь, если он не придерживается ваших взглядов, должен взять их в райские кущи.

— Оставьте бога и рай в покое! Здесь я ваш бог. По моей воле вы стреляли, и довольно плохо, если дали уйти этим англичанам.

— Ну раз я следовал только вашей всевышней воле, то по этой воле и остались целы миноносцы. — Леман нервно засмеялся.

Фон Гиллер умел владеть собой, по-актерски меняя наигранный гнев на скорбную мягкость, от которой у подчищенных темнело в глазах. Он сказал с грустными нотками в голосе:

— Все мы устали, всем нам нелегко, настолько нелегко, что подчас мы говорим совсем не то, что следует говорить немцу и военному моряку. — Капитан-цурзее улыбнулся, довольный своей так ловко построенной фразой, достойной военачальника, не поддавшегося минутному гневу и показавшего подчиненному его место. — Какая ночь, господа! — продолжал он, крепче сжимая поручни, так как лодку стало класть с борта на борт. — Какие звезды! Мы должны помнить, — он повысил голос, чтобы слышали матросы, стоявшие внизу, — что под звездами сражаются наши отцы и братья, спят наши жены, дети, матери, сестры. — Фон Гиллер умолк, прикидывая, какую он даст аттестацию лейтенанту Леману.

— О, Германия! — повторил штурман Глобке и. стал рассказывать о своем поместье на берегу Рейна. Если можно назвать поместьем крохотный клочок земли с пятью яблонями и виноградником в двадцать квадратных метров. Говорил же Глобке о своей земельной собственности, как о целом королевстве.

Рулевой зазевался, лодка рыскнула, и волна ударила о борт, окатив всех, кто находился на палубе.

— Сменить рулевого и в карцер! — приказал капитан-цурзее.

Молча стоявший на мостике вахтенный офицер повторил приказание и спустился в люк. Очень скоро он вернулся, доложил, что приказание выполнено, и затем передал на словах только что перехваченную радиограмму.

Англичане радировали открытым текстом: «Всем судам королевского флота: при встрече задержать русский клипер „Орион“ и доставить, если потребуется силой, в любой из портов Англии или союзных стран».

— Как приятно слышать о скандале в стане врага, — сказал фон Гиллер. — В данном случае мы поможем англичанам, если увидим это «созвездие». — К капитану-цурзее вернулось хорошее настроение и желание взять реванш в споре с лейтенантом-торпедистом.

— Я знаю, что лейтенант Леман готовится возразить мне и по привычке отвинчивает зажимы у спасательного круга. По вашей милости мы потеряли уже три круга, и стоимость их будет вычтена из вашего денежного довольствия. Вы разоритесь, лейтенант.

— Ах да, извините. Да, у меня с детства привычка что-нибудь вертеть… Вот уже готово, и, если позволите, я выскажу свои аргументы.

— Слушаю ваши неопровержимые аргументы.

— Видите ли, всегда противники наших врагов считались нашими друзьями. Тем более что вы сами говорили о возможности заключения сепаратного мира с Россией.

— Что значат чьи-то мнения? На войне существует только приказ нашего кайзера Вильгельма, инструкции и приказы командования. Их никто не отменял, и Россия остается нашим врагом номер один, и мы будем поступать с ее морскими силами соответствующим образом, дорогой мой лейтенант.

— Как вам угодно, — ответил лейтенант, интонацией выражая несогласие с мнением командира.

— Угодно не мне, а уставу и приказам!

— Как будто я всегда подчинялся им.

— Вообще да, — смягчился фон Гиллер, — если бы не ваш язык, вы были бы отличным офицером с большой перспективой. Возможно, вас и с этими недостатками ждет неплохое будущее. — Он засмеялся, поддержанный штурманом и вахтенным офицером, и окончательно пришел в хорошее расположение духа.

— Не унывайте, Курт Леман, мы еще повоюем с вами — ха-ха, каков каламбур! — повоюем с вами! Мы и так делаем это ежедневно, каждую свободную минуту.

Опять все засмеялись, за исключением Лемана. Капитан-цурзее продолжал вкрадчивым голосом: