Юзеф Крашевский: Кунигас

Он огляделся, была ночь… Прислушался: стан крыжаков поголовно спал, ничто в нем не шевелилось.

Маргер взял меч и пальцем провел по острию; бросил взгляд в сторону брачного покоя. Хотел было пойти проститься… А что… если, войдя, не хватит решимости расстаться?

— Идем, Вижунас, — приказал он.

Старик покорно довел его до ямы, закрытой сверху дверцами. Здесь он бросился к ногам своего властелина и застонал.

Маргер исчез во мраке, а Вижунас остался стоять на страже. Если бы прожитые годы не иссушили его слез, он бы заплакал… но не мог. Минуты тишины, казалось, длились целые века. И конца не было безмолвию.

Но вдруг он услышал страшный крик и упал на землю у выхода. Тысячею голосов откликнулись на зов в немецком стане; из недр молчания разразилась ужасающая буря, как будто бы земля разверзлась под ногами немцев. Ржали кони, звякало оружие, беглым шагом подходили воинские части, все гремело и стучало.

Вижунас лежал, приложив ухо к земле. В яме ничего не было слышно. Но вот что-то зашуршало, кто-то, как змея, соскользнул вниз к старику… Тот, опасаясь немцев, схватился за нож… Но тут же узнал Маргера. Все лицо его было обсыпано песком; он тяжело дышал и, наконец, измученный, бросился на землю рядом с Вижунасом.

Когда старик привел его в себя и стал расспрашивать, Маргер ничего не сумел объяснить. Показал только на меч, не обагренный кровью, и вздохнул. Он никого не убил…

Наутро выкатили бочки для защитников Пиллен и справили для них свадебную пирушку. Однако не было позволено горланить песни. По очереди одни стояли на страже за стенами, другие сидели вокруг чаш и ведер, черпали и пили.

И в то же время пели:

— Только раз к человеку приходит смерть!

Маргер то захаживал к жене и садился рядом с ней на лавку, то взбирался на окопы и всматривался в лагерь крестоносцев. Он знал всех и каждого из рыцарей мог бы назвать по имени. Он узнавал их по доспехам и по походке, по коням и по челяди. Много было между ними людей добрых. Он же против всех должен теперь пылать злобой.

Маргер горько упрекал себя, зачем не убил Бернарда; но чувствовал, что если бы опять встретился с ним, с глазу на глаз, вооруженный, то снова дрогнула бы у него рука. Сидя у жены, он в мыслях избивал их всех и каждого; а глядя на них издали, слабел духом.

Крестоносцы, точно преднамеренно, откладывали штурм; несколько дней стояли под стенами, ничего не делая. Одни распевали, веселые, другие набожные песни. А люди на валах рвались в бой.!

— Хотят нас взять измором, — говорил Вижунас, — надо беречь припасы. Ведь может же великий кунигас собраться к нам на помощь и ударить на них с тылу?

А немцы свозили хворост и смолили стрелы.

Однажды все они столпились вокруг распятия, поставленного среди поля. Посередине виден был алтарь. Отец Антоний служил мессу. Маргер, стоявший на вышке, невольным движением схватился за шапку и хотел было по внедрившейся привычке обнажить голову… но злобно опять нахлобучил ее глубже… Раздалось пение… Он хорошо знал и напев и слова; сам нередко вторил им в костеле… А снизу, от подножия башенки, задорно неслась вверх песенка Банюты…

Обе они сливались и путались у него в голове и в сердце… Маргер заткнул уши и сбежал вниз…

— Люди, на валы! — окрикнул он своих.

Маргер не ошибся. Крестоносцы шли на штурм.

Они со всех сторон, как живою цепью, охватили город. Шли и пели. Холопы и оруженосцы несли одни вязанки хвороста, другие пылающие факелы, третьи блестящие топоры.

Все кто мог собрались под ограды. Женщины тащили в бадьях воду; мужчины волочили камни.

Вижунас велел всем хранить молчание и не начинать бой, пока немцы сами не ударят… Слышно было, как они валили в кучи под частоколами дрова и хворост; дым от факелов доходил до осажденных. За ворохами нагроможденного валежника не было видно немцев… И вот со стен посыпался на них дождь стрел; градом полетели камни; а на вспыхнувший сухой валежник хлынула вода. На мгновение немцы дрогнули и заколебались. Несколько с криком покатилось по земле… Но в задних рядах раздались новые призывы к штурму, и массы осаждавших снова кинулись на стены.

Это был первый день борьбы. Но начался он с обоюдным и равным ожесточением.

Маршал, следивший за битвою с пригорка, покачал головой и сказал стоявшему с ним рядом маркграфу Бранденбургскому:

— Неловко нам будет одолеть их.

Огнеметатели стояли по той стороне окопов, где, как им казалось, было ближе всего от стен и крыш. Они орудовали машинами и зажигательными стрелами. Каждый зажигал стрелу о факел и пускал в город. Пылая, летели они со свистом в воздухе, капая горящею смолой. Одни гасли на полпути, другие несли огонь на крыши. Рассчитывали на пожар, но напрасно. Огненный дождь метательных снарядов лишь скользил по крепким стенам, пламя гасло либо замирало где-то в глубине городища.