Алан Саваж: Восемь знамен

Но вот по сигналу с китайского флагмана шум стих, и в заливе воцарилась полная тишина, слышалось лишь посвистывание ветра в корабельных снастях.

— Капитан Гауэр, поприветствуйте этих джентльменов, — распорядился Макартни.

Гауэр кивнул старшему помощнику, и английский торговый флаг скользнул вниз и замер на середине флагштока. Остальные суда последовали примеру флагмана.

— Можете начинать, мистер Морли, приказал Гауэр.

Флагман содрогнулся от приветственного залпа, тут же подхваченного орудиями остальных судов эскадры. При первых мощных разрывах и клубах дыма гул волнения и тревоги пронесся над китайской флотилией, в какой-то момент показалось, что она готова открыть ответный огонь. Но тут же китайцы сообразили, что выстрелы холостые, и не успело еще смолкнуть эхо британской канонады, как вновь загремели фейерверки и все утонуло в душераздирающей какофонии.

Китайцы спустили на воду шлюпки, и те устремились ко «Льву».

— Баррингтон, вы будете говорить с этими людьми, — распорядился виконт. — Желательно, чтобы на борт поднялись не все сразу.

Пробил час Роберта Баррингтона, ради этого его и взяли в посольство. Он не претендовал на равное положение с посольскими чинами, с войсковыми и флотскими офицерами, не располагал финансовой поддержкой для сближения с торговыми представителями компании. Еще меньшее отношение он имел к посланцам английской церкви или миссионерских обществ, сгрудившимся сейчас на шканцах. Но… Роберт Баррингтон мог говорить по-маньчжурски.

В Индии Макартни уверяли, что в подобной роскоши нет никакой необходимости. В Китае дела вели, объясняясь либо на местном диалекте, либо на общеупотребительном наречии, и в Калькутте было достаточно много знатоков и кантонского и общепринятого китайского.

— Но разве я буду общаться не с маньчжурскими чиновниками? — поинтересовался виконт. — Ведь они правят страной.

— Совершенно верно, милорд. Однако они будут говорить на китайском.

— Да, со мной и моим переводчиком. А между собой?

— Как вам сказать… э-э, надо думать, на маньчжурском.

— Вот именно. Значит, я не буду знать, о чем они переговариваются. Мне нужен рядом человек, знающий язык маньчжуров, раз уж именно с ними мне предстоит встречаться.

Найти такого переводчика оказалось непросто. В калькуттском генерал-губернаторстве вынуждены были даже дать об этом объявление, и самые худшие опасения правительственных чиновников сбылись, когда одним-единственным откликнувшимся на него добровольцем стал не кто иной, как Роберт Баррингтон.

В маленьком замкнутом мирке, каким по-прежнему была Британская Индия, все члены английской общины хорошо знали друг друга, были оценены по достоинству и расставлены по своим полочкам; жены присоединялись к мужьям на отведенных им ступеньках. У Роберта Баррингтона жены не имелось, к счастью для нее: он давно и прочно занимал подножие социальной лестницы. Между тем по происхождению он был здесь не из последних. Только обстоятельства заставили его отца, приходского священника, послать в море младшего сына, когда тому исполнилось двенадцать. Мальчишка быстро осваивал морское дело и поднялся от юнги до шкипера торгового судна, а потом еще выше, на службе компании. Но за двадцать с лишним лет, в течение которых Роберт Баррингтон проделал долгий путь от берегов Темзы до рейда бомбейского порта, он приобрел репутацию человека, которому никогда не присоединиться к племени удачливых. И дело не в отсутствии способностей. Капитанское свидетельство он заработал еще совсем молодым, в двадцать семь лет. Однако доходы его ограничивались одним жалованьем, а жизнь Роберт Баррингтон вел слишком вольную для набоба; с равным успехом его могли видеть как в английском клубе, так и в портовой забегаловке, болтающим за выпивкой с каким-нибудь кули.

Конечно же, как и все вокруг, он мечтал о сокровищах Востока. Собственно, за пять последних лет он так ни разу и не выбрался домой — отец уже умер, а с братьями Баррингтон не ладил. Все его помыслы были теперь поглощены торговлей с Кантоном.

Так он заслужил окончательный приговор Британской Индии. Тремя годами раньше описываемых событий Баррингтон тяжело заболел в Кантоне, и капитан не нашел ничего лучшего, как там его и бросить. Никто не ожидал увидеть Баррингтона снова. Но год спустя он объявился в Калькутте — оказывается, его выходила маньчжурская семья, глава которой служил чиновником в порту. Забота, с которой за ним ухаживали, наполняла Роберта чувством глубокой благодарности; в глазах же окружающих он всего-навсего прожил несколько месяцев как язычник среди язычников, погрязнув в невесть каких варварских обрядах и обычаях. Поговаривали даже, что он возжигал ритуальные благовонные свечи, дабы умилостивить судьбу. А взять настойчивость, с которой он отделял китайцев от маньчжуров, тогда как что те, что эти были всего лишь желтолицыми язычниками…