Михаил Иманов - Меч императора Нерона

— Нет, нет, ничего такого он мне не говорил!

— Вот и замечательно, мой Теренций. Если он ничего такого не говорил, то тебе не в чем сомневаться. Так что отнеси эту записку Симону из Эдессы и поскорее возвращайся.

Теренций поклонился и молча пошел к двери. Когда он уже взялся за ручку, Никий его остановил:

— Вот еще что, Теренций. Я хотел тебе сказать, что не делаю ничего, что пошло бы во вред твоему хозяину. Понимаешь — никогда ничего не сделаю такого, что будет ему во вред. Ты веришь мне? Скажи, веришь?

— Верю,— широко раскрыв глаза и с самым серьезным выражением лица кивнул Теренций.

— Тогда иди,— ласково проговорил Никий.

Поздно вечером Теренций вывел Никия из дома потайным ходом. Они прошли сквозь цепкие заросли высоких кустов и спустились в овраг, на дне которого было слышно журчание ручейка.

— Осторожнее,— предупредил шедший впереди Теренций.— Переступи вот здесь, ручей узкий.

Никий приподнял капюшон длинного плаща, посмотрел по сторонам.

— Куда мы идем?

— К лошадям. Здесь нас никто не заметит, мой господин,— шепотом ответил Теренций.— Я привязал лошадей в роще.

— А если их украли, мой Теренций? — коротко усмехнулся Никий.— Тогда нам придется добираться до Рима пешком, а до него, как я понимаю, путь не близкий.

— Надеюсь, не украли,— серьезно ответил Теренций, выбираясь из оврага и тяжело дыша.— Но если такое случится, то я пойду за другими, а ты подождешь меня там.

Когда они достигли рощи, Теренций остановился и прислушался. Никий, сдвинув капюшон, прислушался тоже. Некоторое время спустя он уловил характерное фырканье.

— Здесь,— выдохнул Теренций и пошел по тропинке между деревьями, едва заметной в темноте.

Едва Никий взялся за поводья, Теренций подошел к стремени, помогая ему сесть, а потом кряхтя взобрался на лошадь. Его дыхание стало прерывистым, когда он предупреждал Никия:

— Осторожнее, мой господин, здесь могут быть острые ветки, береги глаза.

Они тронули лошадей и благополучно выехали из рощи. Покачиваясь в седле и глядя в спину Теренция, Никий вдруг подумал, что быть «господином» все-таки очень приятно. Впрочем, тут же, вспомнив строгое лицо своего учителя Павла, он устыдился этой мысли и, чтобы совершенно отогнать ее, стал проговаривать про себя некоторые из его поучений. Но спина Теренция перед ним почему-то мешала сосредоточиться, и Никий закрыл глаза.

Через некоторое время они достигли места, которое Теренций называл Геркулесовым холмом (хотя никакого возвышения Никий не заметил), и свернули на Аппиеву дорогу. Ехали шагом. Сначала лошади шли,-понуро опустив головы, но вдруг насторожились, зафыркали. Впереди мелькнула тень, лошадь Теренция кинулась в сторону, тут же остановилась, пытаясь встать на дыбы. Теренций испуганно вскрикнул и попытался вытащить висевший у пояса меч. Но это ему не удалось: Никий увидел, как какой-то человек, одной рукой сжав поводья и почти повиснув на них, другой рукой ухватился замеч Теренция.

— Симон! — резко окликнул незнакомца Никий.

— А, это ты, Никий, — отозвался тот на чудовищной латыни,— я тебя не узнал.

— Я тебя тоже,— произнес Никий по-арамейски и легко спрыгнул с седла,— Ты похож на настоящего разбойника.

— В этом проклятом Риме все разбойники,— сказал незнакомец, отпустив лошадь Теренция и подойдя к Никию.— Вчера у меня забрали почти все деньги.

— Ладно, я дам тебе немного. Отойдем в сторону.— Никий поманил незнакомца за собой. Уже из темноты он крикнул Теренцию: — Придержи лошадь, Теренций, я скоро.

Теренций недовольно кивнул, слез с седла, взял лошадь своего господина под уздцы, косясь туда, куда ушли его господин и этот человек. Он был напуган, сердце колотилось в груди, а ноги держали плохо.

Никогда он не думал, что на старости лет придется испытывать такие страхи: ночная дорога, выскочивший из темноты незнакомец...

Он прислушивался к непонятной речи невдалеке — голоса звучали все возбужденней — и ему казалось, что он участвует в чем-то нехорошем и это, конечно же, совсем не понравится его настоящему хозяину, Аннею Луцию Сенеке, Никия он не считал настоящим хозяином, хотя Сенека приказал служить Никию так же, как он служил ему. Никий теперь скорее нравился ему, чем не нравился, но просто он еще не стал настоящим господином, а уж настоящих господ Теренций на своем веку видел много. Никий не был строг и обращался с Теренцием уважительно, не как со слугой, а как с равным себе. Все это так, но разве Теренций был ему равен и разве мог быть! Нет, не мог, а следовательно, предпочитал бы остаться на своем месте, быть слугой и видеть в Никии господина.