Михаил Иманов - Меч императора Нерона

— Это еще хорошо, что он ушел вовремя,— делая страшные глаза, шептал хозяин.— Его враги хотели, чтобы он был предан смерти.— Он сделал многозначительную паузу и, покачав головой, едва слышно закончил: — При теперешнем правлении это делается так просто.

Чтобы побыстрее избавиться от назойливого хозяина, Никий удрученно заметил:

— Да, благородство и честность теперь не в цене.

Некоторое время они молчали, потом Никий нетерпеливо поерзал в кресле. Хозяин встал и пошел к выходу. У порога остановился, с тоской посмотрел на Никия:

— И такой человек теперь умирает. Все наши врачи согласились, что нет никакой надежды.

При слове «врачи» Никий встрепенулся, жестом остановил собравшегося уже выйти хозяина:

— Разве благородный Анней Спарс так болен? — спросил он как можно более участливо.— Или он уже очень старый человек?

Хозяин вздохнул:

— Нет, не старый, но очень болен. Он заезжал сюда к родным и тут заболел. Говорят, у него что-то с грудью, он задыхается, и силы покинули его. А ведь еще недавно он был совершенно здоров — я сам видел его у дома претора Капуи.

— Ты говоришь, у него болит грудь? — произнес Никий, скорее спрашивая самого себя, чем хозяина.

Тот сделал неопределенный жест головой:

— Так говорят.

Хозяин ушел, а Никий потерял покой, он не находил себе места: шагал из угла в угол по комнате, присаживался на край ложа, сосредоточенно глядя в пол, вставал и ходил снова.

Решиться на то, что пришло ему в голову, было, страшно, но, с другой стороны, это его единственный шанс. Некоторое время спустя он вышел во двор как бы для того, чтобы подышать воздухом перед сном, и конечно же встретил хозяина, и конечно же снова «случайно» с ним разговорился. Незаметно наведя разговор на Аннея Спарса, он узнал о нем все, что знал хозяин. Оказалось, что Спарс был человеком тонким, ценил искусство и даже сам писал что-то. Хозяин сказал, что — и трагедии, и комедии, и поэмы, но это было не важно сейчас. Еще хозяин объяснил, где остановился Спарс, описал дом, рассказал историю прежних жильцов и жильцов нынешних. Судя по всему, он был неистощим и мог не останавливаться до самого рассвета, но Никий, сославшись на усталость и предстоящие с утра дела, все же сумел от него уйти.

Спал он плохо, ворочался с боку на бок. Его охватывали поочередно то страх, то надежда, но страха было значительно больше, а надежда казалась весьма туманной. Утром решимость совершенно покинула его — он долго лежал, глядя в потолок, не в силах заставить себя встать. Он бы и не встал, если бы не хозяин, приславший слугу напомнить, что завтрак уже ждет его.

Подъехав к дому, описанному хозяином, Никий долго не решался войти — богато украшенный фасад почему-то пугал его, хотя дом Агриппины, где он жил в последнее время, по сравнению с этим домом можно было считать дворцом. Наконец он заметил, что какой-то человек, дважды выходивший из дверей, смотрит на него подозрительно. «Сейчас или никогда!» — сказал себе Никий и вдруг решительно (чего сам не мог ожидать) направил лошадь к воротам.

Тот же самый подозрительно смотревший на него человек вышел к нему. Вспомнив двор императора Нерона, Никий высокомерно на него взглянул — так, что тот, несколько мгновений помедлив, все же вынужден был взяться за поводья и стремя, помогая Никию покинуть седло. Когда Никий спрыгнул на землю, человек строго-вопросительно на него уставился, а Никий растерянным взглядом окинул дом и, не глядя на слугу, спросил:

— В этом доме остановился Анней Спарс?

— Да, он здесь,— холодно отвечал слуга.

— Я Валерий Руф, врачеватель из Рима. Доложи хозяину, что я уже прибыл.

Но слуга не двигался с места, настороженно глядя на него.

— Ты что, оглох? — внезапно зло вскричал Никий, угрожающе надвигаясь на стоявшего.— Ты думаешь, я буду бесцельно торчать здесь по твоей милости вместо того, чтобы идти к больному?!

Гнев Никия возымел действие: человек крикнул, из дома выбежали двое слуг, он бросил им поводья и, торопливо размахивая руками, побежал к дому. Никий медленно пошел за ним. Едва он поднялся на площадку у входа, как из двери вышла пожилая женщина — худая, с бледным лицом и запавшими от бессонницы глазами. Она вежливо спросила у Никия, что ему угодно. Никий ответил, что сенатор Публий Рутелий, узнав об опасной болезни Аннея Спарса, послал его из Рима в Капую, чтобы осмотреть больного. (Никий назвал первого пришедшего на ум сенатора. Впрочем, он в самом деле был знаком с ним.)