Михаил Иманов - Меч императора Нерона

Вдруг лошадь перед ним резко встала и тут же поднялась на дыбы, испуганно заржав. Неизвестно откуда выскочивший человек схватил поводья его лошади и потянул вниз. В свете факелов подскакавших сзади солдат Никий узнал Симона. Одной рукой он тянул поводья, в другой был меч. Лошадь почти села на задние ноги, Никий уцепился за гриву, припал к шее, стараясь укрыться от меча, которым размахивал Симон. Солдаты закричали, характерно звякнуло железо вытаскиваемого из ножен оружия. Симон зарычал и вдруг, выпустив поводья, упал на спину, ловко перевернулся и стал отползать к краю дороги, в темноту. Лошадь Никия бросилась в противоположную сторону — и понесла. Ветки хлестали по лицу, он обхватил шею лошади и что было сил сжал коленями бока. Наконец он сумел схватить поводья; заваливаясь назад, потянул их на себя, почти повиснув на rinx. Лошадь снова присела, он спрыгнул на землю, перехватил ее под уздцы, потянул вниз, легко похлопал животное ладонью по крупу:

— Ну, ну, успокойся!

Наконец она успокоилась, Никий прислушался. Крики и топот еще доносились до него, но с каждым мгновеньем становились все глуше и глуше.

А Рим отдалялся все дальше и дальше, и Никию показалось, что он уже не живет. Не живет, не умер, но спит. И все, что видит вокруг, есть сон. Он знает об этом, но не может проснуться.

Нужно было чем-то жить. Он оказался вынужден вспомнить о ремесле, которому учился когда-то, о врачевании. Но не так-то просто извлечь из знаний пользу. Не объявишь же себя врачом просто так! Бывшие при нем деньги заканчивались, будущее выглядело туманным, время от времени он впадал в настоящее отчаянье, думал о том, чтобы покончить с жизнью, тем более что жизни в себе он больше не чувствовал. Но умереть вот так, в цвете лет, оказалось страшно. Он вспомнил последние слова Сенеки и подумал, что тот был прав — только настоящий аристократ не боится смерти. Ощущать себя плебеем, тем более после жизни при дворе Нерона, было обидно, но что стоила такая обида по сравнению с обстоятельствами, в которые он попал! Ему мог помочь только случай, и случай не замедлил явиться.

Никий добрался до Капуи. Зачем? Он и сам не знал. Просто туда вела дорога, на которую он случайно вышел. Если бы дорога вела в другую сторону, он бы поехал в другую: ему было все равно. Ехал с большими предосторожностями, Главным образом в вечернее время. Рисковал попасть в руки к разбойникам. Но быть схваченным римскими солдатами казалось ему страшнее, не говоря уже о Симоне из Эдессы, который мерещился ему в каждом встречном.

В городе он разместился на постоялом дворе средней руки. Его породистая лошадь и дорогая одежда вызвали особенное уважение у хозяина, который отвел ему лучшую комнату. Никий назвался Валерием из Александрии, приехавшим сюда по делам наследства, которое оставил ему дальний родственник отца. Хозяин принял в его деле горячее участие, посоветовал, к кому из чиновников лучше обратиться, кому сколько дать, чтобы его дело решилось как можно быстрее. Он даже сам вызвался отвести его к нужному человеку, но Никий вежливо отказался, сославшись на то, что кое к кому из местных чиновников у него есть рекомендательные письма. Чтобы не вызывать подозрения хозяина, Никий был вынужден уходить утром и возвращаться перед заходом солнца, да еще рассказывать хозяину о продвижении своего дела. Впрочем, последнее оказалось не очень утомительно. Труднее всего было днем — он бесцельно шатался по городу, не зная, что предпринять, и ничего хорошего не видя в будущем. А мрачное будущее могло наступить очень скоро — денег для оплаты жилья у него оставалось всего на несколько дней. Он подумывал о том, чтобы продать лошадь, но даже и выгодная продажа только ненадолго отдаляла конец.

Как-то вечером словоохотливый хозяин зашел к Никию в комнату, чтобы поболтать о том о сем, и, рассказывая о городских новостях, между прочим упомянул о некоем Аннее Спарсе, богатом жителе Брундизия. Спарс был родом из Капуи, здесь до сих пор обитали его дальние родственники. Человек он был известный, достиг высоких должностей в правление императора Клавдия — даже был пропретором в Сардинии,— но при Нероне попал в немилость, вынужден был уйти с государственной службы и уже много лет проживал уединенно на своей вилле в Брундизии, на самом берегу моря.

Никий выслушал рассказ хозяина довольно равнодушно — что ему было за дело до какого-то Спарса, тем более в его теперешнем положении.