Ждали прибытия царя. Но волнение началось не с той стороны, откуда он должен был появиться. Толпа с шопотом расступилась перед Атоссой, удивленная ее устремленными в пространство торжествующими глазами.
В них трепетали отсветы костра и меди, лучились кристаллы, переливалась поверхность озер. Она прошла через сонм варваров до самой могилы и, глядя на человеческие тела и конские туши, силилась что-то понять. Поняла, вспомнила, но в лице произошло только легкое движение, как тень от облака. Что ей смерть этих чужих людей? Разве она не ограждена от страха улыбкой Того, Кто предназначен ей от века?
Отвернувшись от могилы, сделала несколько шагов по широкому кругу всадников со свесившимися головами, подпертых копьями и дубинами. Вспомнился тот вечер в степи, когда они вдвоем обходили такой же круг мертвых наездников. Припомнился тогдашний ужас. Но теперь она не боялась бледных лиц и осклабленных ртов, свежей крови, стекавшей по копьям. Сама не зная зачем, как тогда, пошла по кругу и хотела, чтобы Он был тут, рядом с нею, пусть такой же непонятный, застывший, мраморный.
И случилось непоправимое.
Ноги ее приросли к земле, а тело сковала немота. Одна половина души стала бесстрастной зрительницей и спокойно наблюдала, как другая сжалась, застонала, словно от удара ножом. С мертвого коня ей улыбался Адонис и кровь алой лентой стекала у него от виска к подбородку.
— Она улетает душою в тот мир, — шептались скифы при виде охватившего Атоссу оцепенения. Они хранили тишину до того мгновения, когда жизнь снова вернулась к ней и она двинулась прочь от могилы.
Теперь глаза ее, погасившие свои огни, походили на исступленные глаза халдеев, что совершали на Истре плач о Фамузе.
Плачут травы полей окрест, плачут каробы,
Плачет вокруг них чаща лесная.
О муже решений, который не возвращается,
О лучезарном друге Иштар печалится степной шалаш:
О жестоком, который не возвращается.
Показалась похоронная колесница. Ей предшествовали конские табуны, стада быков и баранов, принадлежавших Иданфирсу, а также его рабы. Надрывный плач смешивался со звоном металла. Звонили колокола, терявшиеся в золотой бахроме и жолудях, окаймлявших яркий балдахин, простертый над повозкой. Колокола висели также на резных столбах, поддерживавших балдахин, и на сверкавших золотом попонах и сбруе восьми коней, запряженных в колесницу. Когда гремящая храмина приблизилась к могиле, увидели шедших за гробом окровавленных людей с растрепанными волосами и дико блуждавшим взором. От ножевых ран, нанесенных себе в пути, некоторые истекали кровью. Их приходилось вести под руки. Другие испускали вопли такого отчаяния, что молодым скифам, впервые видевшим похороны, не верилось, будто это наемные плакальщики. Только родственники Иданфирса были печально молчаливы. Они несли его заморские вазы, наполненные вином, кумысом, оливковым маслом. Несли медные котлы с пищей для покойника, предметы вооружения и домашней утвари. Ни один царь не уносил с собою столько в загробную жизнь. Лежавшему в гробу Иданфирсу сказали:
— Аказий, конь твой, с тобой! Никодем, друг твой, с тобой. Матраха, жена твоя, с тобой! Айна, жена твоя, и Гипероха, жена твоя, — тоже с тобой!
Назвали по имени всех друзей, вставших на стражу вокруг кургана, перечислили рабов и коней, положенных в могилу.
Когда гроб с вырезанными на нем крылатыми, когтистыми зверями стали спускать в землю на веревках из конского волоса, несколько человек зарезалось на краю ямы.
Потом стенания разом смолкли, толпа отодвинулась и старейший из скифов, выйдя на середину круга, заявил, что царь не умер. Все стоявшие поблизости подходили к яме и, заглянув в нее, подтверждали, что царь в самом деле не умер: он спит под своим сверкающим пологом. Одни уверяли, будто грудь его вздымается от дыхания, другие замечали румянец на щеках. Хотя от Никодема и от Иданфирса исходил сильный запах тления, скифы изощрялись во лжи, приводя новые доказательства того, что Иданфирс жив.
Он не умер, он живой уходит от нас! Прощай, Иданфирс!
Колесницу, на которой привезено было тело, разломали на мелкие куски и разбросали вокруг могилы. Знатных стали угощать вином, а простой народ кобыльим молоком. Люди пили и громко хвалили Иданфирса и Никодема.
Когда настало время закрывать яму, в толпе произошло замешательство. Кто-то с шумом продирался сквозь толщу и кричал, нарушая торжественность похорон. Перед могилой очутился красный от волнения и поспешной ходьбы человек. Он, захлебываясь, проговорил несколько слов, от которых по толпе пошел громкий говор и радостные возгласы.
Читать дальше