Фаина Гримберг - Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

— Это обычное питьё, оно укрепляет силы. Воздух здесь густой и сырой, и потому укрепление сил крайне нужно, иначе ослабевает дыхание. Как готовить это полезное питьё, поведала мне моя мать...

Я сделал вид, будто поверил ей, и заговорил о чём-то другом. Но на самом деле я не поверил моей жене. И на другой день я с нетерпением ожидал вечера. Принесли питьё. Жена моя выпила, но я вдруг вскрикнул громко и поднял руки к потолку, украшенному лепными украшениями. Она тоже невольно подняла глаза. В это мгновение я успел вылить своё питьё к ножке ложа.

Однако ничего не произошло. Мы легли рядом и предались нежнейшим ласкам. Затем я уснул подле спящей моей супруги.

Пробудился я от холода и очень был удивлён, потому что лежал в полной тьме. Я подумал было, что погасли угли в жаровне и погас огонь в светильнике золотом. Мне показалось, будто я лежу низко и не на пуховой постели, но на жёсткой земле. Я протянул руку в кромешной тьме и натолкнулся пальцами на что-то шерстистое и плотное. Ноздри заполонила страшная вонь, какая обыкновенно исходит от дикого зверя. Но мрак был настолько страшен, что я не смел подняться и решил терпеливо дожидаться утра. «Пусть рассветёт, — думал я, — тогда я всё пойму. Но, должно быть, я всё ещё сплю и вижу странный и страшный сон...» И тут мысли мои прервались. Страшное лицо человекоподобного зверя нависло надо мной, над моим лицом. И на этом дурном лице, склонившемся над моим лицом, блестели два бесовских глаза страшным бесовским блеском. Существо покрыто было шерстью тёмной, а его длинные груди, подобные грудям женщины, падали к моим губам. И совершил я невольно то, что не совершал уже долгое время: я призвал имя Божие!

— О Аллах! — громко крикнул я.

И тотчас всё кругом осветилось дневным светом. И я увидал себя на голой жёсткой земле среди развалин древнего дворца. А надо мной склонилось неведомое чудовище — человекоподобный зверь. И огромное, поросшее шерстью лицо гримасничало и устрашало своим видом.

И вновь я воскликнул:

— О Аллах!

И кинулся я бежать, не разбирая дороги. И вдруг очистилась дорога и сама, лёгкая и гладкая, стлалась мне под ноги. А чудовище погналось за мною, распространяя мерзкий запах и завывая страшно. В ужасе я оглянулся на бегу. Рядом с чудовищем бежал чудовищный волк, оскаливая огромные зубы...

Я начал терять силы, но непрерывно молил Аллаха о милосердии, и силы вновь прибавлялись. Меж тем преследователи всё же нагоняли меня...

И тут я вспомнил молитву и нашёл силы проговорить её громко и выкрикивая имя Бога. Я догадался, что чудовища отстают. Но странное любопытство вновь одолело меня, и я вновь оглянулся.

Страшная женщина-зверь схватила огромного волка и разорвала его надвое своими сильными лапами, поросшими чёрной шерстью. Одну половину волка она бросила себе под ноги, а другую кинула вперёд, в меня! Я сумел увернуться, и окровавленная половина волчьего тулова упала почти рядом со мной. И тотчас разлилась передо мной огненная река! И я возопил, крича что есть силы имя Бога, взывая к Аллаху! И неведомая сила подняла меня в воздух и перенесла через реку. Я ощутил мгновенный жар и лишился чувств.

И что же самое удивительное во всём этом? Я очнулся на конном базаре. Я лежал на земле, вокруг меня суетились мои слуги, в лицо мне брызгали водой. Оказалось, я внезапно потерял сознание. Но теперь я не чувствовал себя дурно. Я прошёл под навес, где положены были кожаные подушки, и сел. Один из слуг сказал мне, что меня дожидается человек, посланный от богатого господина из окрестностей Деливара. Я поднял глаза и увидел перед собой давешнего человека-волка. Лицо его было закрыто, глаза были странными. Голосом глухим и хриплым он передал желание своего господина купить у меня коней. Я тотчас отказал. Пришедший попытался уговорить меня, посулил большой барыш. Но я решительно отвечал, что не стану выезжать из Деливара в неведомую местность. Он постоял мгновение и пошёл прочь. Я смотрел ему вслед. Очень скоро он исчез в сутолоке базара. Я не чувствовал в себе никакого недомогания. И, благополучно завершив торговлю, я выехал из Деливара и возвратился в конце концов в Шемаху...

Когда молодой купец завершил свой рассказ, воцарилось не на долгое время молчание. Офонас с большою насладой переживал это, уже ведомое ему, погружение в чужие слова, в слова другого. Было удивительно это неуловимое преображение потока многих слов чудесных в картины живые...

Шемахинцы загомонили, заспорили. Одни смеялись и ни в малой степени не верили рассказчику. Другие сомневались. Почтенный муж припомнил слышанное прежде: