Фаина Гримберг - Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Пробудился я также под кровлей, но это уже не были руины, опутанные растениями, это был дворец. Меня окружили слуги, мне принесли красивую одежду. Прежний провожатый был также здесь. Я спросил его, когда смогу говорить с господином. Провожатый отвечал обыкновенным своим глухим и хриплым голосом, что должен просить у меня прощения:

— ...Речь идёт не о господине, но о госпоже. Моя госпожа послала меня за вами. Она видела вас, когда тайно прибыла в Деливар, и она приказала мне доставить вас сюда. Я — её доверенный слуга, я был её наставником в её детские годы. Теперь она очень огорчена гибелью ваших слуг и коней. Но она послала меня за вами не ради коней, но ради вас, ради вашей красоты, которая поразила её!..

В этом месте рассказа, столь занимательного, купцы переглянулись насмешливо. Но Офонас приметил, что молодой шемахинец и в самом деле хорош собою. Меж тем юноша продолжил рассказывать...

— Я был смущён. Спустя несколько дней моя рука зажила. Провожатый велел мне надеть красивую одежду и повёл меня к правительнице.

Меня привели в обширный зал, где на возвышении было устроено сиденье из пёстрых шёлковых подушек. Вошла в сопровождении красивых прислужниц госпожа и опустилась величественно на подушки.

Она облокотилась на одну из подушек и посмотрела на меня. Я как сейчас вижу её! Волосы причёсаны на прямой пробор, косы до пояса, белокожая, с лёгким румянцем на нежных щеках; длинные узкие брови, огромные глаза, высокий лоб, прямой нос, маленький рот, нежные тонкие губы... Во всём её облике я не находил ни одного недостатка, всё в ней казалось совершенно! И до чего ладно и прекрасно она была сложена! Видывал я красавиц-невольниц, но подобной красоты не встречал. Столько благородного достоинства и неподдельного величия! Какая живость и веселье на лице! Казалось, что едва она заговорит, как посыплются из её уст цветочные лепестки. То и дело она улыбалась, да так прелестно, что и описать нельзя. Сдержанность и чувство достоинства сочетались в её облике с весёлостью искромётной. А её одежда и украшения!.. Они лишь оттеняли дивную красоту. Тонкое жёлтое покрывало накинуто было на её плечи, белое короткое одеяние обтягивало стан, лишь чуть прикрывая пояс красных шаровар; уши украшены маленькими серёжками с камнями-яхонтами; в носу, по обычаю хундустанских женщин, также было продето отверстие и блистала драгоценная серёжка; шею и лодыжки обнимали золотые обручи; на запястьях блистали гладкие золотые браслеты, а немного пониже локтей — другие браслеты с девятью разными драгоценными камнями в каждом. За спиной госпожи стояла нарядная прислужница и обмахивала её опахалом...

Госпожа заговорила, и на миг мне почудилось, будто из уст её и впрямь брызнули алые цветочные лепестки. Нежнейшим голосом она, опуская в милой скромности глаза, призналась в своей любви ко мне. Она сказала также, что её жизнь ныне зависима от меня:

— Если ты откажешь мне, если я не мила тебе, мне остаётся лишь смерть в удел!..

И после таких её слов что оставалось мне? Я опустился к её прекрасным ногам, моля смиренно о любви. Я умолял её позволить мне обожать её, боготворить, как возможно обожать, боготворить живое чудо. Я желал поклоняться ей, как богине...

И тотчас был призван жрец, который совершил обряд, связавший меня и прекрасную госпожу узами брака. Не стану дразнить вас рассказами о ночах, полных любви, дивной и неизбывной страсти... Мы не разлучались на ложе, во время трапезы, в прогулках по саду... Время уходило в счастье неизменном, словно вода сквозь пальцы... Не могу сказать, сколько минуло дней, но однажды, когда моя прекрасная супруга почивала подле меня на ложе любви, овладело мною внезапное раздумье. Я перебирал в мыслях своих всё, что происходило со мной в эти дни. Проходили перед глазами мгновения счастья, всё новые и новые мгновения счастья. И вдруг мысли мои задержались на ежевечернем питье. Каждый вечер мы пили прекрасное питьё, сладкое на вкус. И вдруг я задумался, зачем это... Неожиданно пробудилась красавица и, приподнявшись на локте, посмотрела на меня.

— Ты задумчив, — произнесла она нежно. — Что печалит тебя?

Я сказал, что не может быть печали, когда я рядом со своей женой, подобной богине, как их изображают, высекая из камня и раскрашивая яркими красками, хундустанцы.

— Я лишь хотел спросить тебя, что за питьё мы пьём ежевечерне?

К моему удивлению, она смутилась и отвечала не тотчас...

Но, помолчав недолго, всё же отвечала: