Фаина Гримберг - Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

— Такого обычая не ведаю я. Только девицы и женщины белят и румянят лица и чернят брови...

— Должно быть, обычай разрисовываться с головы до ног был языческим...

— Мы — не язычники, — тихо возразил Офонас.

— Я знаю. В северных странах исповедуют греческую веру в пророка Ису, которого называют Богом...

— Иисус Христос — сын Божий...

Юноша снова махнул рукою с некоторым нетерпением:

— Я не хочу вести прения о Боге! Скажи мне, в каком караван-сарае стоишь ты?

Офонас рассказал местонахождение караван-сарая. Оказалось, там же остановился и его собеседник. «Стало быть, и он чужой в Дербенте!» — подумал Офонас. Молодой человек поднялся, и тотчас выступили из углов галереи его слуги и двинулись впереди него, словно бы расчищая путь, и следом за ним, охраняя его. Юноша обернулся к Офонасу:

— Ступай со мной! В этом городе хорошая стража, но на такого чужеземца, как ты, могут напасть. Повтори мне своё имя...

Офонас повторил своё имя.

— Мне трудно выговорить это странное сочетание звуков. Я буду звать тебя Юсуфом!

Офонас поклонился в знак покорного согласия, сам дивясь тому, что в приказах его юного собеседника не чувствуется желания оскорбить низшего. Никогда прежде не встречал Офонас подобных людей знатных.

Слуга осветил тёмный проход. У ворот ждали другие слуги с конями, осёдланными и отдохнувшими. Юноша велел Офонасу сесть на коня позади одного из своих слуг.

Доехали они скоро. На дворе караван-сарая спешились. Одни слуги увели коней, другие осветили путь к дому, построенному в стороне от прочих помещений.

— Возвращайся к своим спутникам, Юсуф, — приказал молодой человек, — они, должно быть, тревожатся о тебе. Завтра вы не пойдёте просителями ни к вашему московитскому послу, ни к Хасан-беку. Завтра правитель Дербента принимает послов в своём дворце в крепости. Ты же явись завтра в полдень ко мне. Я остановился в этом доме, хотя мог бы жить во дворце правителя Дербента Булатбега. Но у меня тоска, и я не хочу общества равных мне по знатности. Я — Микаил, сын шейха, что правит Рас-Таннуром, морским городом [21] ...Рас-Таннуром, морским городом!.. — ныне Рас-Таннур — порт в Персидском заливе, один из городов Саудовской Аравии. Анонимная «Книга путей Микаила, правителя Рас-Таннура» написана, вероятно, в начале XVI века. Некоторые мотивы этого сочинения отчасти послужили источником для известного фильма Александра Корды «Багдадский вор». О связи «Книги путей Микаила» с «Хожением» Афанасия Никитина пишет голландская исследовательница Миа Герхардт в монографии «Книга без автора — книга многих авторов» (1963), посвящённой сочинениям восточных путешественников. !..

Офонас-Юсуф поклонился, не решаясь произнести хоть слово.

Спутники Офонаса, москвичи и тверичи, ещё не ложились и тихо толковали, кружком собравшись у двух чадящих плошек. Встретили они гулёну без ласки. Были хмурые, да и не с чего было веселиться.

— Я уж думал, прибили тебя. — Тверич Гаврила кинул взгляд на вошедшего.

— Целый вроде, — откликнулся Офонас.

Он был взволнован происшедшим с ним; яркими картинами, неровными цветными пятнами носилось, скакало происшедшее перед глазами в уме; летело на Офонаса и распадалось огромное набелённое женское лицо; сияюще взлетал на коня белого прекрасный царевич Микаил...

Так хотелось рассказать спутникам горьким о гашише гиндустанском, о царевиче том чудном; но людишки сидели хмурые-прехмурые, а скоро и полеглись на одеялах — спать.

Офонасу не спалось. Глядел в темноту, различал старый сундук с медным на крышке блюдом, полуобвалившиеся лепные украсы на потолке... После заснул всё же и спал крепко.

На другой день и вправду оказалось, что идти просителями не случится. Спутники Офонаса ещё более омрачились; не знали, как время убить, дремали, играли в кости, готовили и ели нехитрую стряпню.

Офонас сбирался к царевичу.

Меж тем в доме, где поместились сын шейха Рас-Таннура и его слуги, царевич Микаил вёл разговор со своим старым доверенным служителем, Хамидом-хаджи, бережно вырастившим юного господина от самых его первых лет. Хамид-хаджи был уже очень немолод, лет шестидесяти, лицо имел продолговатое, лоб выпуклый, глаза желтовато-карие, а бороду седую и длинную. Но одна лишь борода и выдавала его возраст, а так ни в лице его, ни в телосложении не примечалось печальных знаков старости.

— Господин, что вам этот неверный чужеземец? — спрашивал озабоченно Хамид-хаджи, протягивая руку над сандалом — низким столиком, закрывавшим жаровню.