Николай Задорнов - Война за океан. Том первый

«На “Байкале” ничего подобного не было. А тут-народ – сброд, сбыты охотским начальством с рук не зря. А как его узнаешь, кто он такой? Вот и смотри, а то живо из мешка вытянут чего-нибудь. Вот мы куда попали! Прежде этого не знали и мешки свои не проверяли, когда с вахты приходили. Надо бы мне перемениться местами и спать рядом с Коневым. Со своим надежней. Правда, пока все спокойно».

В казарме все спали глубоким сном, дружный храп и тяжелое дыхание неслись из всех углов, когда черноусый и чернобровый Калашников при свете фонаря начал щепать лучину из высохшего у горячей печи полена.

Из-под занавески вылезла жена его Алена, зевнула громко, поправила волосы под платком. Поднялась и худая рослая Матрена Парфентьевна, стала собирать мужа в дорогу.

Подобин и казак Кузнецов, сменившиеся в полночь, спали крепко. Едва зашлепала Алена по полу ногами, Иван проснулся.

Стукнула дужка ведра, потом подняли гулкую деревянную крышку полупустой кадушки, вода с поднятого полного ведра плеснулась обратно в кадку. Опять тяжело и быстро зашлепали босые ноги по чистому полу. Да, это Алена… Вот вода широко хлынула в котел.

Теперь послышались легкие шаги, пустое ведро стукнулось о край кадушки, снова погрузилось и опять вырвалось с водой, и опять раздались торопливые частые шаги.

Лучины занялись с треском. Калашников открыл стоявший в углу ларь, достал из него мешок с крупой, безмен, отвесил часть крупы, потом пошел в сени, при которых была кладовка с продуктами, и принес оттуда бочонок с мерзлым коровьим маслом. Он перевернул бочонок и, вывалив масло на стол, стал осторожно соскребать цвель, густой мохнатой зеленью покрывшую полукруглые стороны на кусках.

Подобин сладко уснул. На дворе еще темно. Казак Беломестнов слез с нар. Он смуглый, малого роста, чернявый. Недавно вернулся из экспедиции на Амгунь, куда ходил с офицерами. Обувшись, он ушел на мороз. Вскоре послышался стук. Казак скалывал лед с бочки, в которой возит пресную воду с речки Иски. Прежде возил штрафной матрос старик Яков Мокринский, но заболел.

Вот еще чьи-то худые жесткие ноги в ссевшихся цветных коротких портках спустились на пол. Это казак Иван Масеев, якут. У него орлиный маленький нос на широком лице с сильно набухшими скулами.

– Че, утро? – спросил он, протирая глаза, живо надел торбаса и в одной рубашке ушел на мороз.

Поднялся Парфентьев. Ему надо готовить собак и нарты.

В казарме запахло дымом.

– Что это, боже мой! Опять дыма полно, – заворчала старуха Парфентьиха, – глаза ребенку выест.

Заорал младенец Калашниковых. Алена кинулась к нему, и он сразу стих. Слышно было, как ребенок засосал материнскую грудь. Тяжело вздохнул неспавший Фомин.

Вернулся Беломестнов и поставил деревянный молоток.

Собаки завыли. Они встречают рассвет, ждут корма. Гиляк Паткен, видно, еще не напарил им юколы.

Вода в котле закипела. Калашников высыпал крупу. Алена помогает мужу, топит в миске соскобленную цвель. Ведь и в ней жир, и ему нельзя пропасть, как крупице золота.

Вошли штурманский поручик Воронин, средних лет, темно-русый, с обветренным лицом, как у гиляка, и старший унтер-офицер Козлов. Он мал ростом и щупл. У него сухое, бледноватое узкое лицо, безбровое, с маленькими глазами. От едва заметных скул по щеке падают глубокие морщины.

– Что же плита так дымит? – спросил поручик, глядя, как время от времени дым вырывается из-под котла. Унтер Козлов заглянул в плиту.

– Да маленько камень завалился, – ответил Калашников.

– Неужто погода опять переменится, – беспокоится Матрена. – Однако, пурга не схватит ли тебя в дороге? – говорит она мужу.

– Стройся! – раздался голос младшего унтера Салова.

Воронин и Козлов назначали людей на работы.

– Подобин, к тебе дружок приехал, – появляясь в полдень в дверях, сказал казак Беломестнов. За ним вошел молодой гиляк с румяным лицом.

– А-а, Таркун!

Иван летом выменял у Таркуна шкуру лося за несколько старых гвоздей и кусочек листового железа. Он подстилает шкуру на нары и берет с собой в дорогу, когда предстоит ночлег в лесу. А Таркун из железа сделал наконечники для стрел и подстилку под ступни на лыжи, это он сам придумал. Его лыжам теперь завидуют все гиляки.

Подобин перекладывает в углу топку. Гиляк присел на краешек нар, глядя на разломанную плиту. Кто-то ткнул его в спину, он оглянулся и увидал Мокринского, дрожащего от гнева.