Он попрощался с двумя старыми приятелями, Лейбишем Поликовым и Хаскелом Дембо. Первый пожал плечами, второй обнял его без слов, вот и все. Резник, держа за жирные желтые лапы квохчущую, бьющуюся курицу, что-то остроумное сказал своим клиенткам, когда проезжала телега. Одна, помоложе, оглянулась, окликнула Якова, но телега уже съехала с базарной площади, распугав пристроившихся к дорожным лужам цыплят, гурьбу квакающих уток, и загрохала дальше.
Они подъехали к купольной синагоге с железным флюгером сверху, с щербатыми желтыми стенами и дубовой дверью. Синагога сейчас отдыхала. Ее разграбляли не раз. Двор был пуст, только несколько евреев, сидя на скамьях, читали сложенные газеты при солнечном свете. В последние годы Яков редко заходил в синагогу, но он хорошо помнил длинный зал под высокими сводами — медные люстры, овальные окна, места для молитв, стулья, деревянные подсвечники, — где он провел так много часов, в общем-то зря.
— Пшшла, — сказал он.
По ту сторону городка — штетл был остров, окруженный Россией, — когда поравнялись с мельницей, медленно, тяжело вращавшей латаными лопастями, мастер тряхнул поводья, и лошадь стала.
— Тут мы и простимся, — сказал он тестю.
Шмуэл вытащил из кармана вышитую холщовую сумку.
— Не забудь, — сказал он стесняясь. — Я нашел ее у тебя в комоде, когда мы уходили.
В этой сумке была другая, и в ней филактерии. Был и талес, и молитвенник. Рейзл, перед тем как им пожениться, сшила эту сумку из лоскута от своего платья и на ней вышила скрижали с Десятью Заповедями.
— Спасибо. — Яков закинул сумку в телегу, к другим вещам.
— Яков, — сказал Шмуэл проникновенно, — не забывай своего Б-га!
— Кто забывает кого? — сказал мастер сердито. — Что я от него получил, кроме тычка по голове и струи мочи в физиономию? Так чему же тут поклоняться?
— Не говори как мешумед, [8] Выкрест ( иврит ).
Яков. Оставайся евреем, не отрекайся от своего Г-спода.
— Мешумед отказывается от одного Б-га ради другого. А мне никакого не надо. Мы живем в мире, где часы тикают быстро, а он себе сидит на своей вечной горе и смотрит в пространство. Он не видит нас, нему горя мало. Мой кусок хлеба мне нужен сегодня, а не в раю.
— Ты послушай меня, Яков, прими мой совет. Я жил дольше тебя. Есть шул [9] Синагога ( идиш ).
на Подоле в Киеве. Пойди в Шабос, и тебе станет легче. «Блаженны уповающие на Г-спода».
— В социалистический Бунд — вот куда мне надо пойти, а не в шул. Но по правде говоря, я не люблю политику, а почему — и не спрашивай. Какая польза человеку, если он не активист? Видимо, у меня натура такая. Я склоняюсь к философии, хотя я мало что знаю.
— Берегись, — сказал Шмуэл, — мы живем среди врагов. Надежней всего быть под защитой Г-спода. Помни, если Он несовершенен, то и мы тоже.
Они быстро обнялись, и Шмуэл слез с телеги.
— Прощай, милок! — крикнул он лошади. — Прощай, Яков, я буду поминать тебя, когда говорю Восемнадцать Благословений. [10] Восхваление Б-га; непременный элемент ежедневных молитв.
Если увидишь там Рейзл, скажи, что отец ее ждет.
Шмуэл заковылял обратно к синагоге. Когда он исчез из виду, Яков ахнул в душе, что забыл ему дать рубль-другой.
— Ну, теперь поехали. — Кляча повела ухом, вся собралась для недолгой рысцы, потом снова побрела еле-еле.
Да, поездочка, подумал Яков.
Полевая мышь юркнула через дорогу, и лошадь окончательно стала.
— Нно, чтоб те черт! — Но она не шелохнулась.
Крестьянин перешел дорогу с длиннорогим волом, подгоняя его хворостиной.
— Лошадь — она кнут понимает, — по-русски сказал он через дорогу.
Яков вытянул ее березовым хлыстом раз, другой, так что проступила кровь. Кляча заржала, но стояла на дороге как вкопанная. Крестьянин понаблюдал немного, потом двинулся дальше.
— Сукина ты дочь, — сказал Яков лошади, — так мы никогда не доберемся до Киева.
Он совсем было отчаялся, но тут темный пес, прошуршав мертвой листвой под каким-то деревом, выскочил на дорогу и затявкал на лошадь. Кляча рванула так, что Яков еле успел ухватить поводья. Пес их погонял, исходя лаем возле копыт, потом, на повороте, вдруг скрылся. А телега катила, и гремело ведро, вихлялись колеса, и кляча трусила изо всех своих сил.
Она процокала по твердой грязной дороге; по одну сторону — мелкая речка под высоким угором; по другую — бревенчатые крестьянские избы, крытые почернелой соломой. Несмотря на бедность и невесть сколько бойких не в меру свиней, избы казались справней, чем домики в штетле. Бородатый мужик рубил дрова, баба тащила ведро из колодца. Оба замерли и уставились на него. Всего верста от своего города — и ты в этом мире чужой.
Читать дальше