Константин Федин - Костер

С уходом сына Илья Веригин слег. Поначалу утешал он себя, что перепил, занедужилось от вина и болезнь скоро пройдет. Но время убегало, а он не вставал. Был позван фельдшер. Он легонько ощупал Илью Антоныча, долго, шевеля губами, составлял рецепт, сказал, чего нельзя есть, и под конец спросил, как думает больной насчет колхозов. Лекарство его не помогло. Тогда звана была известная по округе знахарка-баушка, говорившая, что лечить надо не болести, а слаботу тела. Она охулила фельдшерскую кухню, присоветовала свою, пожирнее, и наказала, пока Илья не выхворался, чтобы и в думках не было поступиться чем колхозу, особливо (избави бог!) животиной, потому-де без молочной сыти один конец всем — что хворым, что здоровым.

От баушкина леченья Илье тоже не сделалось легче. Кто к нему ни заходил, давал свои советы, и, хоть он был несговорчив, боль нудила пробовать, что ни скажут, пока он не начал свыкаться с нею: чему быть, тому не миновать.

Навещали его всю осень и зиму, не-столько чтобы проведать о здоровье, сколько потолковать о заботах, и одни отговаривали идти в артель, другие наумливали записаться. Он всем отвечал:

— Встану, тогда решусь.

Но наедине с собою Илья в прятки не играл. Хозяйство легло на одну Мавру, кузница — на Николая. Парень хотя и сноровился ковать домашнее подручье — рогачи, кочерги, сковородники, да ведь надолго его у наковальни не удержишь. Дружки частенько сиживали с ним у кузницы, раскуривая самосадный табачок, калякая о том, кто куда подастся работать, учиться, пытать счастье. Уйди Николай в город за своим счастьем — что делать? Если и поднимется Илья, все равно в полную силу ему уже не потрудиться, а взять работника — не то время. Вот и гадай. Жена к тому же не советчица — знай себе отшучивается:

— Аль мы хуже людей? У всех ничего, и у нас столько же!

Раз зимней ночью, когда Илья маялся приступами боли, Мавра подогрела на щепочках заваренный с утра липовый чай и, подавая испить, наклонила к мужу раскосмаченную голову, зашептала:

— Ты смерти не зови. Зови житья не короткого. Вот рожу тебе сына, будет помога.

Он оторвался от кружки. Догоравшие щепки чуть вспыхивали на шестке. В полутьме ему плохо видны были Маврины глаза. Он тихонько отвел от лица ее густые, по-ночному черные волосы, всмотрелся. Она глядела ласково.

— Иль не в своем уме? — сказал он.

— Ума тут много не надо, — улыбнулась она, но без своей обычной шутливости, а словно задумываясь.

— Правда, стало быть?

— Правда.

Он смолкнул и все смотрел ей в глаза.

— Попей, покудова не остыло, попей, — сказала она, поднося питье к его губам.

Он вынул из ее рук кружку, стал медленно допивать. Остановившись, проговорил:

— Дождаться еще надо… помогу-то твою…

— Нашу, нашу с тобой помогу, — опять шепотом сказала Мавра.

— Все жданки съешь…

— Жить ради чего будет! — как в горячке, добавила она.

Он выпил чай, она отнесла посудину на стол, вернулась, поправила мужнину подушку, взбила свою, тихо легла рядом.

— Отпустило тебя маненько?

Он молчал. Ему хотелось спросить, когда жена ждет родов, но что-то не допускало до вопроса, и он знал — что не пускает, и дожидался, когда она скажет сама.

Не то чтобы он нарочно загадал, но получалось, как в загадке: ежели Мавра не испугается, скажет, стало быть, все как есть правда истинная, а ежели забоится, промолчит, тогда какая ей вера? Он прикидывал понятные ему сроки и высчитывал — сойдутся они по тайным его приметам или нет.

Этими расчетами и загадываньем Илью будто кто-то дразнил — они забегали вперед всех рассуждений, над которыми работала голова. Не позабылось, как на другой год после свадьбы Мавра родила недоноска. Сколько они потом ни надеялись, детей не было. А жили без нужды. Самая бы пора. Стареть Илья тогда еще не собирался.

— Девку не послал бы бог, — со вздохом подумал он вслух.

— Клясться не стану, а сердцем чую — парень, — сразу отозвалась Мавра.

Они лежали по-прежнему тихо, и он спросил:

— А коль одна останешься?

— А не покидай, тогда и не останусь, — сказала она и, придвигаясь, обняла его. — Выздоравливай. К началу капусток крестины справим.

— Не раньше? — сорвалось у Ильи.

— Вроде бы не ране как к здвиженью.

Он слегка похлопал ее по круглому плечу и оставил лежать на нем руку. Получалось, что говорила Мавра правду истинную, — счет его сходился. Но чтобы не выдать себя, он сказал упрямо:

— Растить тяжело будет.

— Привыкать, что ль? Твоих вырастила, свово, чай, не тяжельше.