Лев Никулин - России верные сыны

— Вы знаете меня, — сказал Пекарский, и голос его дрогнул, — дело народа решать, быть ли ему под властью России или Польши. Мы слишком страдали от этих старых споров. Еще Ян Собесский лелеял мысль о трактате с Москвой, о военном союзе для защиты от турок и татар. В трактате, писанном рукой Гжимулшовского, Польша отказывалась от Заднепровской Украины и от Киева, и если бы этот союз осуществился, мы были бы все вместе с нашими братьями славянами на Балканах и Адриатике. И Польша имела бы границы Болеслава Храброго, она вернула бы себе законные Пястовские владения до реки Одер. Кто знает, будет ли такое время?

— Будет! — охваченный страстным порывом, воскликнул Можайский.

— Да, если бы все думали, как вы. Но разве среди ваших нет людей, считающих всех поляков недругами, разве среди моих соотечественников мало людей, жаждущих возмездия за Тарговицу, за пролитую кровь патриотов, за мерзости Репнина и жестокость Кречетникова.

— Буть они прокляты! — с сердцем сказал Можайский. — Мы хотим не покорения Польши, а согласованности наших усилий, чтобы достичь той цели, которую знаем и мы, и вы…

Пекарский в знак согласия наклонил голову. Взгляд его остановился на перстне — корона, пронзенная кинжалом. Он взял руку Можайского и тихо произнес, указывая на перстень:

— Может быть это?

— Это?

Можайскому вспомнилась встреча с Матвеем Мамоновым в Париже и разговор об «Ордене русских рыцарей». Нет, конечно не масонские ложи, не «Орден русских рыцарей…»

— Нет, не это, этого мало, — подумал он вслух.

— Тогда — якобинство?.. Это значит поднять против себя все черные силы мира, оттолкнуть от себя просвещенных людей, которые видят в якобинстве одну бессмысленную жестокость. Родить нового Бонапарта?

Можайский молчал. Спускались сумерки. Пекарский медленно поднялся с софы и протянул руку к плащу.

— Что принесет нам будущее? — тихо проговорил Можайский. — Одно только ясно: будущее России и Польши в руках единоплеменных славянских народов, но не в руках венценосцев… С нашей свободой придет и ваша свобода.

Пекарский крепко сжал горячую руку Можайского:

— Мы еще встретимся. Где и когда — бог весть.

…Британский фрегат «Нортумберлэнд», после двух с половиной месяцев плавания, высадил на берегу маленького острова Святая Елена бывшего императора французов Наполеона Бонапарта.

«Московские ведомости» сообщили, что Бонапарт находится под строгим присмотром губернатора острова, а также комиссии из представителей союзных держав и под надежным караулом английского гарнизона, — Европа может пребывать в мире и спокойствии.

Император Александр Павлович на конгрессе в Лайбахе говорил Меттерниху: «С 1814 года я ошибался относительно общественного настроения: то, что я считал правильным, я сегодня нахожу ложным. Я сделал много зла, но постараюсь его исправить».

С давних пор в душе Александра жил вечный, всепобеждающий страх перед революцией. Этот страх царя перед революцией разгадал Меттерних и, пугая царя, добивался уступок на конгрессах. Уже в Вене рисовался Александру союз сильнейших европейских держав, союз, который охранял бы троны государей от революционных бурь. Он с раздражением слушал рассуждения Талейрана о принципах, о «законности», «праве», но именно эти принципы «законности» и незыблемости монархического строя стали основой Священного союза. Именно в Вене родился оплот реакции — Священный союз. Александр и Меттерних были его восприемниками, и на долгие десятилетия над Европой легла темная ночь тирании и деспотизма. Кровью народной, казнями гасили дух свободы.

…Можайские жили в Васенках, в том же стареньком деревянном флигеле. Они так и не переехали в большой помещичий дом в Святом.

Жестокие рассказы о прошлом, тени родичей оставили неизгладимые воспоминания в старом доме, в парадных залах, в тесных и душных горницах девичьей.

Из двухсот человек дворни оставлено было шесть человек, но во флигелях старого дома жили на покое тридцать стариков и старух, которым некуда было деться. Управляющим в Святом был отысканный Волгиным недоучившийся семинарист, отличавшийся удивительной молчаливостью, неприхотливостью, но неравнодушный к питию. Сам же Федор Волгин, провожаемый рыдающей Пашей, уехал в Кронштадт. Там готовили в дальнее плавание два шлюпа — «Восток» и «Мирный». Этой небольшой эскадрой командовали капитан второго ранга Фаддей Фаддеевич Беллингсгаузен и лейтенант Лазарев. Суда готовили в экспедицию к Южному полюсу, эскадре дана была инструкция «употребить возможное старание и величайшее усилие для достижения сколько можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли, и не оставить сего предприятия иначе, как при неодолимых препятствиях».