Робин Янг - Крестовый поход

Хадир сидел на одеялах, скрестив ноги, покачиваясь вперед и назад.

Барака объявил о своем присутствии. Продолжая раскачиваться, прорицатель повернул голову. Барака присел перед ним на корточки. В таком состоянии он видел старика в первый раз, и это заставило его почувствовать себя странно повзрослевшим.

— Ты слышал крики? — пробормотал Хадир.

— Да, — отозвался Барака.

— Твой отец воздает кару. Сам. А кричал Махмуд. Султан обрубил его со всех сторон, как курицу, и повелел бросить в темницу. Через час он там умрет, истечет кровью.

Барака побледнел. Он не испытывал никаких добрых чувств к Махмуду, но его ужаснула мысль, что, не вмешайся Калавун, на камне мог лежать он.

— Это твоя вина. — Хадир злобно посмотрел на принца.

Барака поднялся, съеживаясь. В ушах зазвучали собственные слова: «Это Хадир! Хадир и Махмуд! Они меня заставили! Заставили!»

— Калавун уже знал, — быстро произнес он, избегая взгляда Хадира. — Айша ему рассказала.

Хадир мгновенно вскочил на ноги. Подцепил костлявым пальцем подбородок Бараки.

— А как она узнала? Ты ей рассказал? Ты?

Барака оттолкнул руку Хадира.

— Нет. Она видела нас, когда мы расходились в тот день, после встречи в разрушенной башне. Мы с ней столкнулись лицом к лицу. А потом она рассказала все своему отцу. Вот как Калавун узнал о тебе. Я бы принял за вас побои. Молча. А так отпираться было бесполезно. Калавун уже знал.

Прорицателя удивил вызов в тоне Бараки. Так принц с ним еще не разговаривал.

— Калавун, — пробормотал он, брызгая от ярости слюной. — Ловко этот паук плетет свою паутину. Я его недооценил. Он порушил мой план! — Хадир снова опустился на одеяла и подтянул колени к груди. — Все знаки были благоприятные. А теперь мой повелитель не станет мне доверять. — Он запричитал, прикрыв глаза своими грязными руками. — О Аллах, ниспошли мне мудрость вымолить у моего повелителя прощение!

Поборов отвращение, Барака наклонился и оторвал руку Хадира от лица, заставив его вскрикнуть.

— Ты, верно, забыл, Хадир, что мой отец не вечен. Когда я стану султаном, то возвеличу тебя, как обещал. А отец скоро отойдет от гнева. Нам нужно пока держаться от него подальше, не попадаться на глаза.

Хадир, казалось, впервые увидел ссадины на лице Бараки.

— Тебе больно, мой принц.

— Я за этим к тебе и пришел. Сделай мне припарки.

— Для этого потребны ткань и горячая вода.

— Я прикажу слугам принести, — ответил Барака, наблюдая, как Хадир перебирает сосуды на подставке. Затем облизнул распухшие губы и с усилием произнес: — Мне нужно, чтобы ты сделал для меня кое-что еще.

— Я тебя слушаю, мой принц, — пробормотал прорицатель.

— Я хочу, чтобы ты изготовил яд и отравил им Айшу.

Голова Хадира резко дернулась.

— Что?

Голос Бараки был тихий, но твердый. Оказывается, это не так уж трудно — произносить такие слова.

— Ее надо наказать.

— Но она твоя жена.

— Одно название. Я ничего к ней не чувствую.

— Но не она заслужила такую кару, Барака, а ее отец. — Хадир сжал кулаки. — Это он должен умереть.

— Калавун будет страдать, сильно страдать. — Барака зло усмехнулся. — Он очень любит свою дочку. А тебе, Хадир, вовсе не нужно знать причины, почему я желаю ее смерти. Ты просто окажи мне услугу, чтобы я увидел, насколько ты мне предан.

При этих словах на высохшем лице Хадира заиграла слабая улыбка. Он вытащил из-под кучи одеял потрепанную куклу, которую однажды показывал Бараке. Эту куклу Бейбарс даровал ему после падения Антиохии. Хадир принялся гладить ее грязное лицо.

— Ты меня слышишь? — раздраженно спросил Барака. — Я жду ответа.

Хадир приложил палец к губам, предлагая принцу помолчать. Затем он приподнял выцветшее разорванное платье куклы, обнажив серый комковатый живот, разрезанный и сшитый шелковой нитью. От куклы исходило гнусное зловоние. Любовно положив ее себе на колени, Хадир развязал нити и раскрыл нутро. Там был спрятан черный стеклянный пузырек с жидкостью.

— Как быстро детеныш становится львом, — прошептал Хадир.

— Что это значит? — почти крикнул Барака, собираясь обидеться.

— Это значит, что ты стал взрослым, — ответил прорицатель.

Был уже конец дня, как раз перед намазом. В покои Айши вошел евнух, прислуживавший на кухне гарема, и поставил на низкий столик поднос с едой. Там же стояла чаша с горячим черным чаем. Айша не повернулась. Как сидела в постели лицом к стене, так и осталась. Еду приказала принести, конечно, Фатима. Днем Айша ушла к себе, пожаловавшись на недомогание. Фатима, вторая жена Бейбарса, добрая душа, предложила позвать лекаря, но Айша убедила ее, что это не серьезно. Просто хочется полежать.