Борис Изюмский - Плевенские редуты

…Ровно в двенадцать часов дня из околотка на улице Кирлициана вышел и направился к Главной улице Журжево тощий, седенький префект. Он шествовал, почти не сгибая коленей, посреди пыльной мостовой, мимо отелей «Париж» и «Санкт — Петербург».

Впереди префекта шли три полицейских офицера и что есть силы дули в свистки. Куры ошалело шарахались в подворотни.

…Генерал Скобелев с ожесточением отбросил ручку — писать матери было не о чем. С тоской посмотрел через открытое окно помещичьей усадьбы на унылую улицу и нелепого префекта. Низкие дома с захлопнутыми ставнями, просторные сады, пустынный бульвар.

Занес дьявол его в этот паршивый городишко, где приходится прокисать в странной и унизительной роли начальника штаба бездействующего отряда, где командиром, к тому же, его собственный отец — старик славный, но, да простит господь бог, пустяшно суетливый.

Скобелев зло выругался в адрес своих недоброхотов. Когда же начнется форсирование Дуная? Безобразно долго ждем, пока спадет разлив, теряем месяцы и даем возможность врагу отмобилизовать свои силы. Пустые ссылки! Вчера ночью он доказал, что Дунай можно преодолеть даже кавалерией. Подобрал с десяток донских казаков и, держась за гриву коня, в нательной рубахе, но с двумя Георгиевскими крестами на шее, сопровождаемый истошными криками отца: «Миша, вернись!», — достиг турецкого берега и возвратился назад.

Правда, шальная пуля зацепила бок, но Михаил Дмитриевич даже не сказал об этом никому. Поступок назвали мальчишеством, хотя генерал Драгомиров поглядывал сочувственно.

Долго ли еще ждать спада пресловутого разлива? Неужели и дальше придется довольствоваться оскорбительной ролью стороннего наблюдателя из второго эшелона? Скобелев-младший! И упустить свой звездный час? Тот час, после которого твоим именем называют улицы и площади?!

«Мне нужно действовать, я каждый день бессмертным сделать бы желал», — мысленно прочитал он любимые лермонтовские стихи. Каждый день!

Шпоры на безупречно сшитых сапогах звякнули с вызовом.

Конечно, род у них не бесславный. Дед — Иван Никитич — генерал, писатель, а позже комендант Петропавловской крепости, начал службу солдатом, участвовал в наполеоновских Войнах. И отец неплохо заявил о себе на Кавказе, в Крымскую войну… Все это так. Но он хочет быть Скобелевым самим по себе.

Михаил Дмитриевич встал, почти касаясь светлой, с бронзовым отливом шевелюрой высоко висящей люстры, потянулся до хруста. От шелковой, прилипшей к телу рубахи, заправленной в синие рейтузы с лампасами, отскочила перламутровая пуговица и обнажилась узкая грудь в рыжеватых закрученных волосках. Плечи, лишенные эполет, тоже казались узкими.

Скобелев подошел к столику, уставленному красивыми безделицами: грешен, любил таскать их за собой. Здесь были шкатулка орехового дерева, сафьяновый бумажник… Рядом возвышался причудливой формы жбан с содовой водой и плавающими кусочками льда. Нацедив огромную кружку, Михаил Дмитриевич стал пить, при этом большой кадык его заходил на длинной шее с золотой цепочкой креста, а немного навыкате кроткие голубые глаза сладостно зажмурились. Опорожнив кружку, Скобелев поставил ее на серебряный поднос, вытер рукавом рубахи пот с высокого чистого лба и, достав английские духи, обильно надушил усы, неподстриженную бороду, похожую на растрепанный веер. Редкие волосы на голове не душил: от парижского парикмахера слышал, что от этого они выпадают, а пуще всего боялся облысеть, как отец.

Сразу двумя щетками Михаил Дмитриевич яростно, словно желая соскрести начавшуюся седину, расчесал негустые бакенбарды. Шумно булькая и отфыркиваясь, прополоскал рот, пуская фонтаны через широкие ноздри носа, с утиной бороздкой на кончике. А затем, разинув перед зеркалом рот, осмотрел зубы — нет, все еще крепки. Удовлетворенный этим осмотром, подумал, что здесь, в Журжево, есть очаровательное созданьице — румыночка лет восемнадцати, дочь аптекаря. Осиная талия, ножки Золушки! Притаившись, стоит у занавески окна, когда он проезжает мимо на коне. Надо бы произвести разведку, заглянуть в аптеку.

Михаил Дмитриевич опять опрыскал себя духами. На миг показалось, что стало прохладнее, но только на миг, и снова охватила волна зноя.

Он поглядел в окно, выходящее в вишневый сад. Жужжали пчелы. За обрывом, внизу, шагах в ста, бликами искрился на солнце синевато-серый Дунай, катил свои широкие волны мимо зеленых островов, словно бы верхушек потопленного леса. Виднелось плетение канатов высоких мачт застывших торговых судов. А на рущукской стороне — череда удаляющихся гор с редутами.