Владимир Андриенко: Кувыр-коллегия

— Так и Анхен говорит мне.

— И её величество государыня права.

— Я не так давно в этой стране, Лейба. Хотя пять лет это много или мало? Наверное, не так мало.

— Но и не так много, Эренест. Здесь кое-кто и двадцать лет живет. А то и более.

— И за этот срок я не снискал себе хорошей славы. Многие уже ненавидят меня. При дворе мне льстят. Русские аристократы чуть руки мне не целуют и наперебой восхваляют мою мудрость. Но это в глаза. А за глаза могут и ругать меня. Вчера, например, князь Трубецкой просидел в моей приемной пять часов. Пять! Так долго не ждут в приемной королей!

— Да зачем ты его держал столько?

— Не поверишь. Я просто забыл про него. И они ничем не выказал мне своего неудовольствия. А вот простые люди почему-то меня ненавидят. Я неделю назад в кабаке "У старого Шхипера" услышал, как два негоцианта из русских говорили о налогах на соль.

— И что с того?

— Они винили во всем меня! Понимаешь, Лейба? Меня. Но я вообще не понимаю ничего в этих налогах. И солью никогда не занимался. Но для них виноват я! И я хочу понять, почему они винят именно меня? Что я им сделал?

— Ты не знаешь русских, Эрнест. Им всегда нужен виноватый. И они до тебя во всем винили князя Иоганна Долгорукого* (*Иван Алексеевич Долгорукий (1708–1739), фаворит императора Петра II). Он был приближенным и любимцем императора Петра. Но теперь ты на его месте и занимаешь его должность обер-камергера двора. А ты еще и немец к тому же. И ты желаешь от них любви?

— Не любви, Лейба, но хотя бы понимания.

— Эрнест. От русского дождешься ножа в бок, если будет разгуливать без охраны.

— Да кто меня узнает? Я ведь одет как простой негоциант, каких в Петербурге сотни. Кто подумает, что граф Бирен сидит за столиком в портовой таверне и пьет дешевое пиво?

— В этом ты, пожалуй, прав, Эрнест. Русские не додумаются до этого. И я бы даже составил тебе компанию.

— А вот этого не нужно. У тебя ведь есть работа? Что там за бумаги?

— Касательные горного дела, Эрнест. Это может принести нам с тобой столько денег, что ты станешь самым богатым человеком Европы. Но сейчас я не могу тебе про этого говорить. Потом. Стоит подумать и все подсчитать.

Бирон накинул на плечи теплый плащ и одел шляпу без позументов и плюмажа.

— Я приду к утру, Лейба. Если желаешь то подожди меня.

— Непременно.

Бирен знал, как незаметно исчезнуть из дворца и пройти в город, так, дабы никто из слуг его не узнал и не смог императрице доложить о том, где обер-камергер обретается. Анну волновали сии его выходы, и она не раз пеняла ему, что де не стоит так делать. Но он все равно поступал по-своему. Умел Эрнест Иоганн стать незаметным, когда сие нужно было…..

Новый музыкант, итальянского оркестра придворного, скрипач Пьетро Мира, вынужден был выпрыгнуть в окно. Провести ночь с красавицей Марией Дорио он не смог, хотя хотел сего более всего на свете.

Слишком ревнив был её поклонник и покровитель сеньор Франческо Арайя. Он уже давно выказал свое нежелание делиться любовницей даже с земляком итальянцем и своим подчиненным. Арайя был капельмейстером итальянской капеллы, где и служил музыкантом сеньор Пьетро Мира.

— Мне неприятно бежать, Мария, — проговорил Пьетро, пристегивая шпагу к портупее.

— Пьетро! — горячо заговорила черноволосая красавица. — Это Россия. Ты не знаешь этой страны как я. Беги. Арайя будет не один, и сразиться честно со шпагой в руке тебе не удастся. Его лакеи с палками придут и отобьют тебе бока….

— Он итальянец, Мария!

— И что с того? Если он использует кулаки и палки русских!

Более Пьетро не заставил себя уговаривать, ибо получать удары палками был не намерен. Тем более что двери предательски задрожали от ударов. Он удачно приземлился в сугроб мягкий и уже хотел быстро перемахнуть кованную ограду дома, но сеньор ревнивый Франческо также не первый день жил в России.

Он оставил под окнами двух лакеев дюжих, коие, если любовник в окошко выпрыгнет, должны были его схватить.

— Вот он! — заорал один из них и кинулся к нему. — Петруха! Лови подлеца!

— Держи! Будет нам награда, Михеич! Прямо в руки сиганул молодец!

— Попался музыкантишко!

Лакей был здоровенным детиной гренадерского роста. Он схватил Миру за руку своими лапами, но не знал кто такой этот итальянский музыкантишко.

— Держу! Не балуй, а то пришибу! Это тебе не на скрипице пиликать.

Но Пьетро Мира в своей жизни не только пел и пиликал на скрипке. Он еще и отлично владел оружием — шпагой и кинжалом, он много раз дрался на кулаках на улицах Милана и Турина. От того его руки стали крепкими, и он мог подковы гнуть.