Эрика Йонг - Сердце Сапфо

Мой дед и Керкил сторговались с Питтаком, чтобы я оказалась здесь — подальше от Алкея и заговорщиков. По крайней мере, они на это рассчитывали. Как же я перехитрю их всех, если боюсь написать Алкею?

Осчастливив меня двумя домами, рабами, позолоченными носилками, ткацкими станками, Керкил разъезжал по своим делам и становился все богаче. Благодаря моему приданому у него в придачу к кораблям теперь было лесбосское вино на продажу. Он и мой дед зарабатывали неплохие деньги. И все это благодаря мне! Меня выдали замуж за старого пьяницу, чтобы они богатели! Вот она, женская судьба! Подозреваю, что и Питтак не прогадал с моей свадьбой.

Я рано поняла, что если мужчины и могут о чем-то договориться, так это о том, чтобы с помощью женщины укрепить свой союз и разбогатеть. Впрочем, еще они могут использовать женщину, как Елену, — чтобы развязать войну.

Если после первой брачной ночи я и решила, что муж не будет меня домогаться, то я ошибалась. Обычно к вечеру он так набирался, что ему было не до меня, и я, счастливая, удалялась на свою половину. Но иногда он просыпался утром, одержимый похотью, и приходил ко мне. Иногда мне удавалось улизнуть, но один раз он почти овладел мною.

От него пахло рыбой и луком, а дыхание было кислое от вина, выпитого накануне вечером. Он повозился у меня между ног, потискал мои груди и испустил свою белую силу, так и не войдя в меня. Оценив шаткость его орудия, я поняла, что на исполнение супружеских обязанностей можно особенно не рассчитывать. Не могу сказать, что меня это огорчило.

Перед отплытием в Сиракузы мне вернули Праксиною, и она почти простила меня за те беды, что я ей причинила. Когда я обнаружила, что беременна, она, кажется, и вовсе перестала держать на меня зло.

— Младенец! Ах, сколько радости нам доставит твой младенец, Сапфо!

— Почти столько же, сколько я имела, когда зачинала его с Алкеем!

— С Алкеем! — воскликнула Пракс.

— Ты ведь не думаешь, что этот старый пьяница Керкил способен к деторождению?

— Но что он подумает?

— Керкил обычно так пьян, что почти не помнит, что было вчера вечером. Я уверена, он будет рад приписать себе отцовство по отношению к ребенку, которого я рожу.

Я сказала это не моргнув глазом, хотя у меня были дурные предчувствия. Но напрасно я волновалась: Керкил и в самом деле с утра ничего не помнил.

— Какой ты великолепный любовник! — несколько раз говорила я ему утром, и он, похоже, верил.

Неужели мужчин и в самом деле так просто обвести вокруг пальца? Я задала этот вопрос Праксиное.

— Скажи мне, Пракс, может быть, я ничего не понимаю, но мне кажется, что с помощью лести можно обмануть любого мужа.

— Ты все понимаешь. Они верят в то, во что хотят верить, и слышат то, что хотят слышать. Уж мне это известно. В конце концов, рабыни знают все секреты. И, скажу тебе, мужья на удивление доверчивы.

— Я люблю тебя, Пракс, — сказала я.

— Я знаю, что любишь. Но твоя любовь беспечна.

— Значит, ты все еще не простила меня.

— Я знаю, ты желаешь мне добра, — ответила Праксиноя, — но ты забываешь, что мы с тобой не одно и то же. Тебе легко сходит с рук то, что мне никогда не простится.

Я посмотрела на воспаленное красное клеймо на лбу Праксинои и поняла, что она права. Ее черные кудри были подстрижены почти до корней. Большие карие глаза смотрели с грустью.

— Я привезла тебе свадебный подарок, — сказала она.

— Какой? Скажи, Пракс!

— Это то, что нужно каждой жене.

Из-под своего небеленого льняного хитона она извлекла ловко сработанный фаллос — олисб, раза в три больше, чем у Керкила.

— «Жених ступает, как Арес», — сказала она, смеясь.

— Мы будем пользоваться им вместе! — предложила я.

— Но ты будешь представлять прекрасного Алкея, а я буду думать только о тебе.

Мы с Праксиноей еще девчонками обнаружили, что можем доставлять друг другу наслаждение, и делали это, оставаясь невинными. Мы исследовали друг друга, как игривые, лизучие котята. Сколько раз мы, удовлетворенные, засыпали в объятиях друг друга.

Без Праксинои я бы погибла. Она была моим единственным другом из дома. Я долго не получала вестей от матери, которая устроила этот ужасный брак. Я тосковала по братьям — товарищам по играм и защитникам, пока мы были детьми. Я все еще была почти ребенок, хотя считалось, что замужняя женщина должна отказаться от игрушек. И я отказалась. От всех, кроме олисба.