Роман Почекаев - Батый. Хан, который не был ханом

Сведения о продолжительности жизни Бату представлены только в двух источниках. В «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина сообщается, что «жития его было сорок восемь лет» [Рашид ад-Дин 1960, с. 81]. Любопытно, что в другом разделе Рашид ад-Дин сообщает, что Бату «прожил целый век» [Там же, с. 71 ], при этом и в других местах своего сочинения подчеркивая, что он был «стар». Возможно, под «целым веком» персидский историк подразумевал не столько продолжительность жизни Бату, сколько достижение им вершин власти и могущества, осуществление всех планов. Но неизвестный автор тюркского сочинения сер. XVI в. «Шейбани-намэ», видимо, понял его слова буквально и даже уточнил: «Бату жил долго после смерти Чучи Хана: жизнь перешла за сотню» [Березин 1849, с. XLVI]. Эта фраза позволяет предположить, что вокруг образа Бату к XVI в. начали складываться легенды: приписывание герою долгого века жизни — распространенный прием в эпических произведениях азиатских народов. Так, Рустам, герой иранского эпоса, говорит:

«Шесть долгих столетий прошло с тех времен,

Как был я от славного Заля рожден»

[Фирдоуси 1994, с. 250].

А его отец Заль-Зер даже переживает своего сына. Герои тюркских эпосов также нередко живут намного дольше обычных людей: Аруз, персонаж «Книги Деда Коркуда», —300 лет, герой тюркских эпосор Кер-оглы — 120 лет и т. д. [Липец 1984, с. 44]. Вполне возможно, что и Бату со временем мог восприниматься как некий эпический герой, а разница между историей и эпосом в средневековой традиции была весьма зыбкой. За неимением другой информации о продолжительности жизни Бату примем за истину сообщение Рашид ад-Дина о сорока восьми годах. Известно, что первым годом жизни у монголов считается год, проведенный в утробе матери. Прибавив этот возраст к дате рождения Бату, указанной Гаффари, получим как раз 1252/1253 г., а в ошибочности этой даты мы уже имели возможность убедиться. Отняв же возраст Бату от наиболее достоверной даты его смерти, 1256 г., получим наиболее вероятную дату появления его на свет, 1209 год, по монгольскому календарю — год земли-змеи.

Жизнь Джучи до сих пор не стала темой биографического исследования, хотя периодически появляются работы, посвященные отдельным аспектам его жизни и деятельности [7] Мне известны только две работы, непосредственно посвященные Джучи [Тоган 2001; Егинбайулы 2001]. . Несомненно, личность Джучи, несколько меркнущая на фоне собственных отца и сына, заслуживает внимания историков. Но поскольку настоящее исследование посвящено Бату, рассмотрим только некоторые аспекты биографии Джучи, имевшие значение в судьбе его сына и преемника. Информация источников об этих событиях настолько противоречива, что позволяет назвать их «загадками Джучи».

Как сообщают источники, Джучи родился вскоре после того, как его мать Борте-хатун, старшая жена Тэмуджина (будущего Чингис-хана), была освобождена из меркитского плена, в который попала незадолго до того. Это обстоятельство послужило стимулом для появления слухов о том, что первенец Тэмуджина — вовсе не его сын, а плод связи Борте с меркитским аристократом Чильгир-бохо. Сам Чингис-хан после рождения сына пресек эти слухи, заявив, что его жена попала в плен уже беременной.

Семейство Чингизидов вопрос о происхождении Джучи, видимому, не слишком волновал: проблема рождения Джучи затрагивается только в одном эпизоде «Сокровенного сказания», относящемся примерно к 1218-1219 гг., когда самому Джучи было уже около сорока лет. Перед походом против хорезмшаха Мухаммеда Чингис-хан собрал сыновей, чтобы объявить имя своего наследника и выслушать мнение сыновей, и «не успел Чжочи открыть рта, как его упредил Чаадай: «Ты повелеваешь первому говорить Джочию. Уж не хочешь ли ты этим сказать, что нарекаешь Джочия? Как можем мы повиноваться этому наследнику меркитского плена?» При этих словах Чжочи вскочил и, взяв Чаадая за ворот, говорит: «Родитель-государь еще пока не нарек тебя. Что же ты судишь меня? Какими заслугами отличаешься? Разве только одной лишь свирепостью ты превосходишь всех. Даю на отсечение свой большой палец, ти только ты победишь меня даже в пустой стрельбе вверх. И не встать мне с места, если только ты повалишь меня, победив в борьбе. Но будет на то воля родителя и государя!» И Чжочи с Чаадаем ухватились за вороты, изготовясь к борьбе. Тут Боорчи берет за руку Чжочия, а Мухали - Чаадая, и разнимают» [Козин 1941, §254]. Вполне возможно, что Чагатай «в состоянии аффекта» и в самом деле мог высказать вслух то, что прочие не осмеливались говорить открыто. Вместе с тем нельзя не отметить, что ни Джучи, ни Чингис-хан не стали опровергать слова Чагатая: видимо, для них эта тема была исчерпана, раз Чингис-хан после рождения Джучи признал свое отцовство.