Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

Долго стояли они неподвижно, безмолвно, как вдруг до слуха их донесся какой-то слабый звук, не то визг, не то стон, и вслед за ним из-под обгоревших развалин выползло какое-то тощее косматое существо; оно с радостным визгом поползло к ним навстречу и, доползши до ног Мазепы, с усилием подняло голову и лизнуло его руку. Это прикосновение заставило вздрогнуть Мазепу, он взглянул вниз и увидел прижавшуюся к его ногам собаку.

Это был Кудлай, задние ноги его были перебиты, он был так тощ, что казался совсем маленькой собачонкой. Животное смотрело на Мазепу ласковыми, разумными глазами и жалобно выло. При виде этого пса, которого так любила Галина, единственного живого существа, оставшегося здесь, Мазепа потерял всякое самообладание, разрывающий душу стон вырвался из его груди и, не произнеся ни слова, он грохнулся на землю…

Между тем, Кочубея, долетевшего за несколько дней в Чигирин, застали там самые нерадостные вести. Дорошенко от горя действительно был близок к потере рассудка… Кочубей едва узнал его. Выслушав Кочубея, гетман произнес отрывисто:

— Передай Многогрешному мой приказ немедленно ударить на Ромодановского; я прибуду к войску, прибуду, только не сейчас.

Когда же Кочубей заикнулся о том, что если гетман не прибудет сейчас к войску, то могут выбрать гетманом другого, Дорошенко ответил мрачно:

— Я силой булавы не брал, — когда не хотят, пусть выбирают лучшего.

Кочубей решительно не знал, что ему делать? Одно только утешало его — это радостная встреча Сани. Когда первые порывы радости утихли, и Саня, усадивши его за стол, принялась угощать его всем, что только имелось в ее маленьком хозяйстве, Кочубей обратился к ней с расспросами.

— Ну, расскажи же мне, голубка, что было здесь, когда гетман к вам прилетел в Чигирин?

— О, Господи, страшно и вспомнить! — всплеснула руками Саня. — Самойловича гетман уже не застал, тот уехал незадолго до его приезда, одна гетманша была, она ни в чем и не отпиралась. Ну, как бросился к ней в покои гетман, что уже там было у них, не знаю, только выскочил он, как безумный, и сейчас трясусь вся, как вспомню его лицо. Сперва повесить ее хотел, вон там на замковых воротах, а потом, — видно жалко ему все-таки ее стало, — передумал и услал ее в монастырь!

— В монастырь?

— Да, в Киев, там ее заперли в келье, вскорости постригут навсегда… А как гетман заслал ее туда, да сам в Чигирине остался, так мы уже все думали, что он решился ума: тут гонец за гонцом от вашего войска летят, а гетман как будто и понимать слова людские перестал.

— Эх! — вздохнул Кочубей, — уж именно нечистый прислал ему этот «лыст»! Когда бы не он, на другой бы день все уже покончено было, а теперь так все «скрутылось», что, если гетман дня за два не приедет к войску — погибнет все!

И Кочубей начал рассказывать Сане о том опасном положении, в котором находилось в эту минуту казацкое войско. Но вот у дверей их светлицы раздались поспешные шаги, вслед за тем двери распахнулись, и на пороге показалась Марианна.

При виде этой незнакомой девушки в латах и в блестящем шлеме, Саня невольно поднялась с места, да так и замерла от изумления. Кочубей также поднялся и с тревогой остановил свой взор на Марианне, лицо ее не предвещало ничего хорошего. Марианна была бледна, вокруг губ ее лежала глубокая складка, глаза мрачно глядели из-под нахмуренных бровей.

— Где Мазепа? — произнесла она отрывистым, глухим тоном.

Кочубей слегка смутился.

— Он, панно полковникова, заехал по дороге в степь, там на хутор его нареченной татаре наскакали, — и Кочубей передал Марианне о той тревоге и страданиях, которые охватили Мазепу при известии о набеге татар; но Марианну рассказ о страданиях Мазепы тронул мало.

— Ха! — перебила она с презрительной улыбкой Кочубея, — пан генеральный писарь поспешил на хутор к нареченной, как гетман в Чигирин к «малжонке», а войску оттого большой «прыбуток»! — Марианна разразилась злобным смехом и вдруг, оборвавши круто свой иронический тон, прибавила сурово:

— Где гетман?

— Он, панна, здесь, да душа его витает где-то не с нами.

— Где бы она ни была, мои слова вызовут ее! — произнесла твердо Марианна, и при этом лицо ее приняло такое мрачное выражение, что Кочубей воскликнул невольно:

— Плохие вести?!

— Худших не будет.

— Пойдем, панно, — произнес встревоженно Кочубей, — пойдем, мы заставим его выслушать нас.

Когда Кочубей ввел Марианну к гетману, она едва узнала его. В высоком кресле сидел худой, осунувшийся старик, его запавшие глаза глядели мрачно и сурово, в темных волосах блестели серебряные нити.