Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

И при этой мысли такая гнетущая тоска охватывала Галину, такая невыносимая боль сжимала ее бедное сердце, что ей казалось, — оно не выдержит этой муки и разорвется у ней в груди. Но молодому сердцу во что бы то ни стало хотелось верить. И вот тихая, светлая надежда начинала снова пробираться в больное сердце и робко нашептывать свои утешения и горячие оправдания.

«И в самом деле, — начинала думать Галина, — зачем же он обманывал меня? Нет, нет, он не способен на это, он не мог бы так безжалостно обмануть ее! Ведь он обещал приехать, ведь он говорил, что любит ее, что жалеет, а то, что он говорил, не может быть ложью. Нет и нет!» — И снова в сердце девушки вспыхивала уверенность в любви Мазепы. Но радостное состояние ее продолжалось недолго: эта уверенность в Мазепе повергла Галину снова в еще горшее отчаяние: в таком случае, если Мазепа не обманул ее, если он любит ее, значит что-то ужасное, о чем страшно и подумать, помешало ему не только приехать к ним, но и весточку переслать.

И сердце Галины охватывала опять та же тупая, невыносимая боль. И ничто, никакие уверения и утешения не могли вывести Галину из этого заколдованного круга. Правду говорила она о себе Орысе, что с тех пор, как Мазепа уехал, она чувствует, что сделалась словно глухой и слепой. Действительно, она жила только одной мыслью о Мазепе. Нежное, любящее сердце девчины прильнуло к нему всей силой своего молодого чувства. Он стал для нее всем: другом, братом, отцом и дорогим «коханцем». Всю нежность, всю поэзию, всю силу любви своего горячего, чистого сердца Галина вложила в это чувство и теперь уже никто на свете не мог бы заставить ее вырвать его из ее груди.

Итак, хуторяне начали готовиться к отъезду. Сборы эти, однако, должны были занять немало времени. Надо было закупить всего необходимого на целую долгую зиму: соли, дегтю, пороху, смолы, селитры и других необходимых в хозяйстве вещей. Покупки эти можно было сделать только на ярмарке, потому хуторянам и надо было дождаться ближайшей Покровской ярмарки, которая отбывалась в соседнем местечке. Тем временем Сыч начал понемногу складываться, готовить возы в дальнюю дорогу, подкармливать лошадей.

Так прошло несколько дней. Настал наконец праздник Покров. Сыч с батюшкой еще с вечера отправились на ближайшую ярмарку. Воспользовавшись праздником, Орыся побывала и на вечерницах, в надежде узнать что-нибудь об Остапе, но никто не мог ей точно сказать, куда отправился он.

Минул и Покров.

Скучно протянулся для обеих девушек неприглядный осенний день, наконец, и он угас; на дворе стемнело, и тьма окутала всю деревню. Окрики работников, гельготанье гусей и уток, блеянье овец, мычанье коров, все эти разнородные звуки, оглашающие днем деревню и придающие ей столько оживления, умолкли; улицы ее опустели, и все погрузилось кругом во мрак и тишину. Только окна хаток осветились в этой тьме яркими, красными огоньками, — то хозяйки готовили вечерю.

В большой пекарне о. Григория было светло, чисто и уютно. Комнату освещало весьма оригинальное приспособление, заменяющее современные канделябры; состояло оно из глиняной неуклюжей «бабкы», напоминающей собою форму высокого подсвечника, в верхней части которого было проделано множество дырочек, расположенных венцом, и в каждую такую дырочку вставлена была длинная лучина. Яркий огонь пылающих лучин освещал всю хату и придавал ей уютный и приятный вид. Кругом все было чисто убрано; все дневные работы были уже окончены; свиньи, коровы, гуси, утки и другие двуногие и четвероногие обитатели двора давно уже получили свою вечернюю порцию и теперь спокойно отдыхали в сажах, хлевах и оборах. Вечеря для хозяев тоже давно была сварена, видная еще молодица, помогавшая Орысе в хозяйстве, засунула горшки в печь, заставила их заслонкой, чисто замела все крошки соломы под «прыпичок» и, присевши на край лавы, начала чистить себе на утро картофель. Все было уже готово, ждали только запоздавших ярмарочан. Подложивши под себя кожух, баба сладко дремала на печи, Орыся и Галина сидели за «прядкамы»; обе девушки, занятые своими мыслями, молча работали, молодица тоже задумалась над своей работой, в хате было тихо; слышались только однообразное жужжание веретен да слабое потрескивание горящих лучин.

Где-то далеко собирались уже казацкие полки, шумели татарские орды, спорили о доле Украины полковники и гетманы, но здесь все было тихо, спокойно; волны бушующего народного моря еще не доходили сюда. Быть может через день, через два всей этой деревне суждено было превратиться в груду дымящегося пепла, в добычу диких татар, но покуда все еще было тихо, и всякий мирно занимался своим трудом, не думая о том, что принесет ему завтрашний день.