Юзеф Крашевский - Граф Брюль

— Позвольте мне откровенно выразить свое мнение. Ваше величество можете быть святым, но счастливым никогда. Я от души сожалею своего короля; к тому же королевский двор не монастырь.

Август III молча слушал, то поправляя свой халат, то смотря в потолок.

— Позвольте, ваше величество, представить ко двору графиню Штейн, — продолжал далее Сулковский, ни мало не смущаясь молчанием своего собеседника.

— Обратись к королеве, — отвечал Август с заметным нетерпением.

— Графиня Штейн сирота, она потеряла своих родителей, близких у нее никого нет, а жена моя очень дальняя родственница. Мы хотели бы позаботиться о ее судьбе. При августейшей протекции вашего величества, она легко бы нашла себе мужа, а я вижу, что ей здесь все нравится и что она рада здесь остаться.

Он перестал говорить, ожидая ответа. Ему казалось, что король лучше поймет, если он будет говорить не совсем ясно. Но молчание короля обмануло его и он, придвинувшись ближе, снова заговорил:

— И если Аделаида могла бы понравиться вашему величеству, никто бы в свете не догадался об этой связи… Разве ваше величество в состоянии вести такую жизнь…

Он взглянул на короля, лицо Августа побледнело, глаза закрывались, руки начинали дрожать. Испуганный граф вдруг замолчал. Король поднялся с места, кругом поводя глазами, как будто ища защиты.

— Сулковский, — наконец, закричал он глухим голосом, — я… я не хочу на тебя сердиться… не хочу, но ты… ты забываешься!..

И он в волнении прошелся несколько раз по комнате; но на его побледневшем лице мало-помалу выступил румянец. Видимо, он боролся с собою, чтобы сдержать свой гнев; губы его были крепко стиснуты. Никогда еще граф не видал его таким, в таком сильном гневе; он опустился перед Августом на колени и умолял о прощении. Король сначала колебался, но, наконец, протянул ему руку.

— Прошу тебя, об этом больше ни слова… Все кончено, забыто. Пусть Штейн уезжает отсюда. Завтра, — продолжал он после короткого молчания, — в Губертсбург. Отправить вперед собак и людей; я давно не охотился. Брюль и ты поедете со мной… конечно, и королева также. Я там буду охотиться три дня, в первый день на оленей, во второй парфорс, на третий на тетеревей.

Сулковский поклонился.

— Сейчас же отдам распоряжения.

— Да, пусть все будет готово… мы выезжаем рано…

И Август направился в комнаты Жозефины; граф еще не мог придти в себя; в беспокойстве он молча бросился к королю, стараясь поцеловать его руку. Но Август, казалось, забыл о том, что произошло; добродушно улыбаясь, он протянул свою руку.

В следующие дни охотились в Губертсбурге, в соседних лесах. Король был в отличном расположении духа, потому что охота была удачная. Брюль и Сулковский ему сопутствовали.

В первый же вечер королева вспомнила, что она однажды слышала от отца Гуарини, который так любил Сулковского, что граф мечтает о походе на Рейн и в Венгрию; это можно было приписать его желанию приучить себя к походной жизни и таким образом в случае надобности, послужить королю и отечеству.

Король, выслушав жену, отрицательно покачал головою.

— Он и без того хороший полководец, а я не могу обходиться без него.

Жозефина не настаивала.

На третий день двор вернулся в Дрезден; в тот же вечер Август приказал устроить стрельбу в цель. Все приближенные принимали участие в этой забаве, и Брюль, хотя стрелял отлично, но очень старался, чтобы у него было меньше удачных выстрелов, нежели у короля.

Едва наступило утро, король уехал на охоту в Клаппендорф; на другой день он уже гонялся за оленями под Гроссенгеймом, на третий день, под Штаухитцом, а ночевал в Морицбурге. На следующее утро король вернулся в Дрезден, потому что должна была петь Фаустина. В опере он едва смел поднять глаза; все дамы сидели на тех же местах, но Август смотрел только на одну Фа-устину. Только в конце оперы, разговаривая с генералом Боадис-соном, он обвел глазами ложи, графиня Сулковская сидела одна; Август вздохнул свободнее, он проговорил несколько слов генералу, который низко кланялся; потом его взгляд обращался на сцену и скользнул туда, где сидела Франя, задумчивая, красивая; она глядела на всех с невыразимым презрением; казалось, ей целый свет был безразличен.

Седьмого октября праздновался день рождения короля в его любимом Губертсбургском замке. Август III строго соблюдал все старые обычаи и придворный этикет. Все, что было заведено Августом II, заботливо сохранялось.