Юзеф Крашевский - Граф Брюль

— Брюля следует удалить, — решил он, — а предлог легко найти. В тот же день после обеда принц, по обыкновению, вернулся

в свои комнаты, сейчас же переоделся в халат и, сев в кресло, закурил трубку. Сулковский уже занимал свое обычное место. На этот раз он что-то принес с собою; в переднюю за ним внесли таинственный пакет, который он, приняв от лакея, сам внес в комнату принца.

Во время путешествия по Италии Фридрих близко познакомился со всеми лучшими произведениями итальянской живописи; он жаждал походить на своего отца и перенял страсть от него к музыке, охоте, театру, ярмаркам, например, бывавшей в Лейпциге, он также чрезвычайно любил картины и другие произведения искусства. Везде он старался приобретать картины, со страстностью любовался ими и обогащал Дрезденскую картинную галерею; начало ей было положено при Августе II. Угодить его высочеству не могло быть лучшего средства, как приобрести для него какое-нибудь образцовое произведение; обыкновенно холодный и флегматичный Август III преображался при виде картины и становился иным человеком: глаза его тогда блистали, как будто он слушал пение Фаустины… Мысли в голове живее работали и всегда скупой на слова, он старался выразить свое суждение и восторг. В самые грустные минуты опера или новая картина проясняла лицо принца. Сулковский не менее других знал эту слабость принца.

В ту самую минуту, когда принц потянул в первый раз из трубки, Сулковский внес ящик. Фридрих взглянул на него, весь выпрямился и, не говоря ни слова, с жадностью протянул руку; он, вероятно, догадался, что находилось в пакете.

— Ваше высочество, — тихо произнес Сулковский, — это образцовое произведение, но… но…

— Ну, что же? — спросил недовольно король.

— Но, — продолжал граф, — содержание картины мифологическое и если, сохрани Бог, придет ее величество королева…

Король нахмурился и перестал настаивать; лицо его стало серьезно, он многозначительно покачал головою.

Сулковский поставил ящик в угол: глаза Августа последовали за ним.

— А чья живопись? — спросил он.

— Итальянского маэстро, — ответил граф, — лучшее произведение кисти Тициана. Небольшого размера, но выполнено восхитительно.

Услышав имя художника, король склонился, как будто приветствовал самого Тициана и прошептал:

— Gran maestro!

Сулковский заговорил о другом, как будто и речи не было про картину. Король смотрел на него, ничего не понимая, задумался и, наконец, произнес про себя:

— Очень уж склонен к мифологии!

Тут граф заговорил об охоте, но Фридрих опять его прервал:

— Что там нарисовано? Граф замахал руками.

— Очень неприличная сцена.

— О, фи! Спрячь! Вдруг войдет королева или Гуарини… Фи!..

Однако король не спускал глаз с ящика.

— Лучше будет, если я это унесу прочь, — произнес Сулковский, приближаясь к пакету.

Король ничего не решился сказать, но поморщился.

— Однако, что же там такое?

— Марс и Венера в ту минуту, когда поймавший их Вулкан набрасывает на них сети.

Король закрыл глаза и замахал руками.

— Фуй, фуй! — воскликнул он. Сулковский взял картину под мышку.

— Но взглянуть ради любви к искусству, ради живописи, ведь грех не большой, — сказал Август. — На исповеди ведь я признаюсь в этом Гуарини. Заставит прочитать три раза "Отче Наш" и только.

Он протянул руку, граф, улыбаясь, отворил ящик и, выбрав правильное освещение, показал картину королю. Трубка выпала из рук последнего, картина была, действительно, восхитительна. Это был тот известный тип красавиц Тициана, который послужил моделью для изображения Венеры и Данаи; красавица была чудно сложена, но в позе… чересчур мифологической. Король с жадностью присматривался, но как будто стыдился своего восторга и любопытства; он сильно покраснел и хотел оттолкнуть от себя картину, но все-таки не выпускал ее из рук; он то повторял: — да, великий мастер, то бранился; глаза его блистали; может быть, он забыл, что кто-нибудь его слушает, или не стеснялся графа, потому что начинал говорить шепотом:

— Венера очень хороша… классические формы… очаровательна!.. Что за чудесная картинка!..

Вдруг ему что-то пришло в голову; он осмотрелся кругом, оттолкнул картину, плюнул, перекрестился и произнес сурово:

— Возьми это прочь! Прочь от меня! Я не хочу губить душу!.. Зачем ты мне показываешь такие вещи?

— Но ведь какая живопись, ваше величество.

— Да, произведение маэстро, но возьми его, возьми.

Граф поскорее закрыл крышку и хотел унести ящик, но король удержал его за руку.