Юзеф Крашевский - Граф Брюль

У Сулковского даже в счастливые времена не было людного двора, а теперь он был еще меньше. Лестница не была освещена и, взойдя на нее, Фрейлих услышал в передней шум и разговор прислуги, играющей в карты. При виде странно одетого незнакомца, явившегося в таков поздний час, все, перепуганные, вскочили со своих мест, но Фрейлих объявил, что он должен как можно скорее увидеться с графом. Сначала его обыскали, нет ли у него в кармане какого-нибудь оружия, а потом доложили графу.

В замке произошла суматоха; в парике, обвязанный платком, Фрейлих был неузнаваем. Его провели в залу и тогда подали свечи. Сулковский был не одет, бледный, но спокойный и такой гордый, как будто он оставался министром. Гость просил удалить лакея. Все это возбуждало тревогу и подозрение, но граф не показывал своих опасений. Когда они остались вдвоем, Фрейлих открыл лицо.

— За два часа перед этим, — сказал он, — меня потребовали к королю. Повторяю вам его собственные слова: "Сегодня отправься в Убегау, скажи ему: пусть сейчас отправится в Польшу".

Сулковский слушал недоверчиво.

— Король это тебе сказал?

— Да, король, боясь, чтобы его кто-нибудь не подслушал, как будто бы он не был королем, а невольником.

— Да, он невольник и всегда им останется, — произнес, вздыхая граф, и задумался.

— Да вознаградит тебя Господь! — произнес он. — Ты подвергался опасности ради меня, впрочем, скорее ради короля. Но чем я могу тебя отблагодарить?

— Тем, что граф в эту ночь исполнит волю короля. Он поклонился и вышел.

Граф стоял в размышлении, как прикованный. Уже Фрейлих вышел и бежал к своим саням, а Сулковский все еще стоял возле стола, не зная, что делать. Он слишком знал Брюля, чтобы не воспользоваться советом.

На другой день Август возвращался с ранней обедни; его встретил Гуарини, осведомляясь о здоровьи его величества. Но цветущий вид короля лучше всего свидетельствовал о его здоровьи. Он наследовал от отца силу и здоровое телосложение. Кроме того, жизнь, которую он вел, еще более поддерживала его здоровье. Гуарини с другими придворными проводил его величество в кабинет. Король несколько раз взглянул на патера, как будто хотел что-нибудь прочитать на его лице, наконец, проговорил лаконически:

— Мороз…

— Больше всех я, как итальянец, это чувствую, но несмотря на то, что так холодно, — прибавил он тише, — есть люди, которые не боятся далекого путешествия. Тот граф, имени которого я не хочу произносить, потому что он имел несчастье попасть в немилость… в эту ночь выехал. Куда, неизвестно.

Король молчал, как будто ничего не слыша. В кабинете ждал его с бумагами Брюль; он был смущен и задумчив; Август быстро подошел к нему.

— Брюль, эти бумаги, которые ты вчера приносил, нужно поскорее подписать.

— Все уже кончено! — произнес, вздыхая министр.

— Гм? Что такое? — спросил король, прикидываясь удивленным.

— Преступника уже нет, ваше величество: он сегодня убежал в Польшу.

Король ударил рукой об стол и казалось был поражен.

— Я знаю, что мне изменили, — прибавил министр. — При дворе, должно быть, существуют еще его сторонники и приятели, но рано или поздно все будет открыто.

Вместо ответа Август взял со стола огромную фарфоровую табакерку, отворил ее и предложил министру, ничего не говоря. Брюль, наклонившись, дотронулся пальцами до табакерки.

— Охотиться будем около Таубенсгейма, — произнес король, — пусть приготовят экипажи.

Брюль остался победителем, но, однако, не имел удовольствия навсегда избавиться от неприятеля; многие годы он должен был опасаться мести Сулковского. Граф большей частью проживал в Вене; там он получил княжеский титул; после смерти короля Лещинского он получил имение в Польше. Кроме того, в Шлезвиге он также имел значительные поместья: но ни разу граф не старался напомнить о себе Августу; между тем, Брюль окружил короля заботливой опекою.

Наш рассказ относится к началу деятельности Брюля, который до самой смерти Августа III управлял Саксонией и Польшей; он успел переделать себя в польского дворянина; по его собственным словам, счастье служило ему до последней минуты. Брюль, личность историческая и вместе с тем служит характерным типом своей эпохи; в Брюле мы видим, как в зеркале, весь век Августа III.

Ничего не прибавляя мы могли бы окончить наш рассказ, но до нас дошла интересная сцена, которая может служить эпилогом к нашему рассказу.

В 1756 году, во время войны с Пруссией, поздней осенью, Брюль во главе своей армии, оставляя все в руках неприятеля, вместе с Августом должен был уходить в Польшу; по случаю дурной погоды и недостатка лошадей, весь обоз, войско и экипажи разбились на несколько отрядов; король ехал в переднем, его министр случайно попал в задний отряд, так что Брюль страшно боялся попасть в руки короля прусского, который его ненавидел; поэтому он непременно хотел догнать короля и остальную дорогу ехать с ним; при Августе он мог чувствовать себя в большей безопасности. Но как нарочно его везде преследовала неудача: лошади падали, ломались колеса, так что ехать быстрее не было никакой возможности; осенние дожди испортили дороги, так что требовалось вдвое больше лошадей против обыкновенного. Брюль, волей-неволей, должен был подчиниться своей судьбе. Он ехал под впечатлением тех неудач, которые его постигли. Потерпев ничем не вознаградимые миллионные потери, он вынужден был вместе с Августом скрыться в Польшу, в которой нельзя было пользоваться такой неограниченной властью, как в Саксонии. Ловкость Брюля и здесь могла найти средства против всяческих неудач, но дело шло не так легко. Неудивительно, что прежний баловень судьбы в настоящую минуту казался пасмурен, немного перепуган и рассеян. В короткое время он быстро постарел, иногда он был до такой степени рассеян, что не мог понять, что ему говорят.