Патрик Вебер - Катары

Досье было завершено в феврале 1939 года — за несколько недель до гибели Рана. Историк закрыл папку и задумался: чего же на самом деле хотел этот Фриц, он же Кёниг? Все ли он здесь честно открыл или утаил что-то? Был ли честен и с Раном хотя бы в первое время их знакомства или сразу замыслил предать его? И, самое главное, что же это был за «секрет», которым можно одолеть семитские религии? Ле Биан взял второй документ — четыре герба, неумело изображенные рукой Бетти — и стал изучать его, думая: в его руках ключ к тому, за что Ран так дорого заплатил.

Берлин, 1938

Дорогой Жак.

Лагерь Бухенвальд, куда меня направили, был построен в 1937 г. к северу от Веймара для содержания политических заключенных. Когда я оказался там, в нем находилось, я полагаю, около десяти тысяч человек. То были так называемые вредные элементы, то есть, в первую голову, сторонники политической оппозиции и евреи. Конечно, я знал, какого рода методы одобряются национал-социализмом, и до того, как попал в охранники, но раньше все это было для меня чистой теорией. Предугадываю твои укоризны, но постарайся меня сначала понять, а потом уже суди строго. Мое отношение к этому было, думаю, отношением ученого, воспринимающего все происходящее не с человеческой, а чисто с фактической стороны.

Мне и теперь не хватает мужества описать тебе сцены, которые разыгрывались передо мной. Давно говорят, что человек человеку волк, но я даже не подозревал, до какой степени близко к истине это изречение. Не было дня, когда бы я не стал свидетелем жестокости и издевательств над людьми. На ум мне беспрестанно приходили одни и те же вопросы. Неужели нельзя построить новый мир, не заставляя наших противников так страдать? Я вспоминал катаров, заплативших жизнью за отказ отречься от веры. Начальники надо мной смеялись и обличали мое малодушие. Они обвиняли меня в том, что я не настоящий национал-социалист, что не заслуживаю места в лоне СС. Дошло до того, что я, несмотря на свой мундир, ощущал себя в стане жертв. Теперь я отдаю себе отчет, в какой мере шокируют эти слова, но передаю тебе то, что чувствовал, тогда.

Именно тогда я начал передумывать свои мысли на ходу. Только физическая нагрузка приносила мне какое-то успокоение. Я долго гулял по заснеженным полям вокруг лагеря. Я думал, что здоровое физическое утомление облегчит мои муки. Как ни странно, в глубине души я сохранял убеждение в том, что СС — воплощение возрожденного Ордена тамплиеров. Я думал: все ошибки (одной из жертв которых стал я сам) — результат слабостей, неверных шагов, и виноваты в них люди, нарушившие чистоту первоначальной идеи. Я думал: с религиями так бывает часто, и в один прекрасный день наша миссия вернет себе изначальную чистоту.

Ты, наверное, спрашиваешь, в каком состоянии находились мои исследования о катарах. Честно говоря, в те страшные дни я мало думал о них. С другом Рихардом я потерял контакт: он не посылал мне больше ни весточки, если только его письма ко мне не задерживались. По сравнению с испытанием, которое я проходил, поиски, составлявшие прежде смысл моей жизни, казались мне пустяковыми. Я написал несколько рапортов в надежде быть избавленным от этой муки. Наконец, меня услышали. Я был больше не нужен СС; мне даже дали понять, что им вовсе неинтересно, что со мной станет. Покидая бухенвальдский ад, я думал, что, может быть, мне удастся начать новую жизнь… Должен признаться, что и в зрелом возрасте я сохранил большую долю наивности детских лет. Моя тяга к историям про рыцарей Грааля, вероятно, была неразлучна со склонностью легкомысленно верить в лучшие времена.

Когда моим отлучением от СС занялся лично Гиммлер, я понял, что дни мои сочтены. Не оправдав ожиданий лагерного начальства, я потерял остатки доверия. Они требовали, чтобы я, одев одежды палача, показал, на что способен. Но я остался всего лишь обычным ученым, в очередной раз сбившимся с пути. Тем не менее, когда я освободился от этого ада, ко мне очень скоро вернулось желание продолжить поиски. Никто не мог помешать мне достичь назначенной цели. Я решился, ни на что не смотря, все же приехать в Кёльн, однако так, чтобы меня никто там не заметил.

Преданный тебе

Отто Ран.

Филиппа открыла верхний ящик комода. Она достала оттуда нижнее белье, ночную рубашку, постояла в нерешительности, сложила белье и уложила в чемодан, стоявший на кровати. Затем она пошла в гостиную, взяла несколько бумажек и швырнула в камин. Взяла спичку и чиркнула. На столике в гостиной стояла фотография: муж, жена и маленькая девочка. Филиппа подумала, не кинуть ли и ее в огонь, потом взяла и положила во внутренний карман чемодана. Еще немного подумала — не забыла ли чего-нибудь. Конечно, ей бы хотелось захватить с собой еще много-много вещей, но она знала, что лишнего брать не следует. Главное было собраться побыстрей. Уже закрывая чемодан, она увидела визитную карточку на каминном столике: «Гостиница "Альбигойцы". Может быть, пригодится. Она положила карточку в карман блузки. Потом взяла дамскую сумочку, которая уже чуть не лопалась от бумаг; там же лежали деньги и карта Франции.