Елена Селестин - Тициан. Любовь небесная – земная

От волнения Тициан почти не спал, лихорадочно мечтая о Джироламе и одновременно размышляя о портрете Виоланты. «Красота Виоланты, – Тициан думал об этом по ночам, – слишком очевидна, объяснима, в ней нет ничего удивительного, это словно красота яблока: радует глаз, но не волнует ни сердце, ни ум. Но смотреть на Виоланту и писать ее, конечно, очень приятно, все-таки здорово быть художником».

В первой половине дня Тициан не принадлежал себе. Он сам не мог понять: его горение – это счастье или навалившаяся вдруг напасть? На втором сеансе, после обеда, когда ему как раз нужны были вдохновение и страсть, Тициан работал холодно и отстраненно. Постепенно Виоланту покидало ее оживление, она становилась скучной, на сеансах смотрела в сторону или откровенно зевала.

– Чего ты боишься? – спросил мастер, посмотрев эскиз портрета Виоланты.

Тициану казалось, все отрисовано точно. Ему самому придуманная композиция нравилась.

– Будто нарисовано рукой, привязанной к якорю, – Джамбеллино скривил рот в кислой гримасе.

– Так… Я могу переносить эскиз на холст? – спросил Тициан обескураженно.

– Это? – Джамбеллино смотрел на его работу брезгливо. Тициан был готов вспылить: он ведь старался!

Мастер рассмеялся:

– Дурак! И без цвета ясно, что тебе не нравится девица, ты ее испугался, а с виду такой храбрый здоровяк!

– Почему это боюсь? Ничего я не боюсь, – Тициан уставился на свой рисунок.

– Ты ее сиськи потрогал, нет?

Тициан растерянно протянул:

– Почему я должен…

– Вот я и говорю, ты боишься – себя, ее. Ведь почему Контарини хочет ее портрет? Оттого, что это потрясающе красивая женщина. Но ты ее не чувствуешь. А ты ведь живой – и она живая! Вы оба молоды и полны сил. Однако ты считаешь себя выше плоти! В твои годы! И-и-эх, полный дурак! Молодость проходит быстро! Как же ты станешь большим художником, Тициан, если ты трус?!

– А вы что, мастер, на моем месте погладили бы? – робко поинтересовался Тициан.

– Если бы мне было столько лет, сколько тебе, разумеется! Погладил бы, еще и поцеловал, она небось только этого и ждет, чурбан! Ведь одно дело, если заказали портрет в платье, и совсем иначе – если пишешь так. Разница-то должна быть?

Джамбеллино взял кисть и нанес белилами на эскиз несколько ярких мазков, словно легонько ударил холст кистью.

– С завтрашнего дня будешь приходить только к полудню. Отсыпайся, Тициан, – приказал мастер.

– Как же, мессир! Я ведь должен помогать вам!

– Обойдусь без тебя. Вон Людовико поможет, иначе ты с портретом Виоланты не справишься.

– Я и так отдохну… можно мне прийти завтра утром? Пожалуйста, мессир, – Тициан готов был упасть на колени, словно ребенок, которого за шалости не допустили к причастию.

– Здесь решаю я, – Джамбеллино еще раз недовольно взглянул на эскиз, – раньше обеда чтобы тебя здесь не было. И во дворе чтобы утром не торчал, понял? Дома отдыхай! Иди на берег, воздухом дыши! Подумай, пока будешь гулять, как тебе найти общий язык с Виолантой.

Как ни странно, Тициану удалось выспаться. Вечером он выпил вина и наелся. Рина приготовила густую похлебку из ягнятины, ей давно стало казаться, что Тициан исхудал. Но тоска и беспокойство от того, что он не увидит Джироламу, не покидали его, он ощущал ее, как ноющую боль в животе. Вдруг мастер вообще не пустит его в мастерскую, пока не закончит портрет принцессы? А ведь сама судьба привела принцессу к Джамбеллино, жизнь позаботилась об их встрече, а он что-то сделал не так – почему у него отобрали счастье?! Где он ошибся? С утра слоняясь по улицам, чтобы скоротать время до обеда, он пытался в запахах воды ощутить ее запах, во встречных девушках – увидеть черты ее лица. Вдруг его осенило, он побежал на другую сторону Гранд-канала, чтобы посмотреть, как принцесса выйдет из дома Джамбеллино к причалу, как будет садиться в гондолу. Он увидел издали, как Джиролама спускается по лестнице, опираясь на грумов, потом она скрылась в пурпурной гондоле, и он долго смотрел на ее лодку.

Бежать на Сан-Лио с другого берега канала было далеко, Тициан опоздал к приходу Виоланты.

– Еще раз пропустишь приход натурщицы, – объявил рассерженный мастер, – отдам заказ другому, тому же Людовико ди Джованни, понял? Не слышу?

– Я понял, – угрюмо потупился Тициан.

– Виоланта, – обратился Джамбеллино к девушке, та сидела спокойно, придерживая рукой просторную шелковую рубашку, – извини, что тебе пришлось ждать, моя красавица.

– Может, это я раньше пришла, мессир? Все время путаю – то дни, то часы, – улыбнулась девушка и привычным жестом спустила рубашку с плеча.