Иван Наживин - Степан Разин. Казаки

– А Пётр-то всё с Евдокимом?

– С ним...

– А он что?

– Этого не пойму я что-то... – сказал Мишка. – Точно все скорбит о чём и молчит. Не зачитался ли святых книг часом? Это тоже, сказывают, бывает...

Выпили ещё и ещё. Степан умышленно не хотел расспрашивать при всех гонца от Дорошенки, худощавого черкассца с висячими усами, длинным чубом и рысьими глазами. И тот понимал это и помалкивал... В хате стало жарко и душно. Глаза посоловели, и лица налились кровью. Широко распахнули дверь на солнечный морозный день. Кто-то к Иванку привязываться стал:

– Ну, Иванко, говори: в казаки хошь?

– А поди ты к...

Все загрохотало: ай-да и сын у тебя, атаман, растёт!.. Вот это так казак! Матвевна, подпершись рукой, с улыбкой смотрела на мальчонку. Параска всплескивала руками и закрывала лицо.

– Что ж ты лаешься-то? – приставали опять казаки. – Мы к тебе всей душой, а ты к нам ж...й...На-ко вот, хлебни запеканки-то!..

– Га-га-га-га.

И вдруг на пороге выросла сильная фигура Родивона Калужнина, богатого казака из Черкасска, с твёрдым лицом, серыми глазами навыкате и большой, уже седой бородой. За ним сзади стояло ещё два казака: маленький, чёрненький, с кривыми ногами, похожий на татарина, и высокий, с точно соломенными усами и каким-то скучным выражением худого лица.

– Честной компании... – проговорил громко Калужнин.

– А-а, Родивон Петровичу!.. – раздались немножко насмешливые голоса. – Жалуй... Садись, гость будешь...

Но все насторожились: это неспроста.

– Я не в гости пришёл... – твёрдо сказал Родивон, не садясь. – А с наказом от нашего атамана и всего донского круга...

Степан поднялся, а за ним и все остальные: так полагалось по обычаю, когда кто говорил от имени Дона.

– Велел атаман и все казаки наши сказывать вам, чтобы воровство ваше вы оставили и били бы челом великому государю о винах ваших, – всё так же твёрдо продолжал Калужнин. – Желают казаки наши, чтобы все на Дону опять пришло в достоинство, как допрежь того было...

Степан весь побагровел.

– Взять его!.. – крикнул он.

– Тимофеич... – попыталась было вмешаться Матвевна.

– Цыть! – рявкнул Степан. – Не твоего ума дело... Знай свои горшки. Вяжи его, казаки!..

Весь двор был уже полон голытьбы: посольство из Черкасска взбудоражило всех. Все были пьяны – по случаю возвращения атамана и казаков-товарищей. В одно мгновение Родивон был связан. Степана мутило от бешенства: рано ещё отходную ему читать стали!..

– Эй... затопить печь в пекарне!.. – крикнул он. – Живо... И волоки его туда, собачьего сына...

– Ого-го-го-го... – как леший, загикал Алёшка Каторжный, который любил всегда идти как можно дальше, чтобы возврата никому не было. – Вот это по-казацки!..

Весь Кагальник, задыхаясь от волнения, густо сдвинулся к пекарне у перевоза. В огромной печи уже полыхал огонь. Никто ещё толком не знал, что будет, но уже как-то все предвкушали сладость безмерного ужаса. «Братцы, ради Христа... – шелестел омертвевшими синими губами Родивон. – Пожалейте малых детей... Ведь я такой же казак... Велел круг ехать, так как же я могу упорствовать?... Братцы!..» Но никто его не слушал...

Степан налитыми кровью глазами – они всегда были у него в пьяном виде красные – поглядел в рыжие вихри огня в печи.

– Бросай его в огонь!.. – чувствуя привычное в таких случаях кружение головы, крикнул он. – Живо!

Все ахнули. И жадно сгрудились к пекарне ближе.

– Братцы, ради Христа...

Напряжённая топотня ног по глиняному полу, суетливые переговоры низкими голосами, мольбы замирающие и вдруг душу раздирающий крик. Огонь, извиваясь и дымя, быстро раздел Родивона, веревки, перегорев, лопнули и, весь чёрный, уже безволосый, в тлеющих тряпках, он вдруг полез из огня назад.

– Не пускай, черти... – крикнул Алёшка. – Испугались? Пихай назад!..

Дрючками запихали горящего Родивона в огонь и чело печи забросали дровами. Печь заревела, и густая вонь разлилась по всему берегу.

– Видели? – торжественно обратился Степан к омертвевшим товарищам сгоравшего Родивона. – Ну, вот идите назад и скажите Корниле, что всех их так жечь буду, которые близко подойдут к Кагальнику. И ему то же будет, – не гляди, что крёстный... А теперь – гэть, и швыдче!..

И началась дикая, ревущая, блюющая и сквернословящая попойка по всему Кагальнику. Все славили храброго и тароватого атамана. Только одна Матвевна ходила с заплаканными глазами по своей хате. Все ее мечты рушились...

На другое утро началось похмелье, а там к ночи прискакал из Царицына гонец и принёс странную весть, что Ивашка Черноярец вместе с полюбовницей своей скрылись неизвестно куда...