Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

— Стыдно стало хрычу.

— А что он сказал-то?

— Да сказал, мол, великий полководец, наверно, обиделся, если пошутил так. Пусть думает так.

На следующий день отправились к острову, на котором находился Арсенал, окруженный высокими стенами. При входе в него стояли статуи четырех львов, и Кутини счел необходимым сообщить о них:

— Десять лет назад их привезли из Пирея. Хорошая охрана.

— Правда?

На складах Арсенала оказалось столько оружия — пушек, ружей, кулеврин {54} 54 Кулеврина — длинноствольные артиллерийские орудия различных калибров 42–240 мм, применявшиеся в XV–XVII вв. для стрельбы на дальние расстояния. , пистолетов, сабель и шпаг, что после обхода всего этого Шереметев, как специалист своего дела, заметил:

— Здесь без труда можно вооружить до зубов пятнадцатитысячную армию.

Осмотрел он и верфь, где стояла на стапелях строящаяся военная галера.

— Когда приедет к вам наш государь, — сказал Шереметев провожатому, — то первым делом он явится сюда, на верфь, помяните мое слово.

На третий день посетили зеркальное производство — гордость венецианцев, приносившее стране помимо большой прибыли и мировую славу. Побывали в мастерских, где изготовлялись гобелены.

Явившийся на четвертый день Кутини сообщил, что дож хотел бы побеседовать с его превосходительством.

На этот раз дож встретил Шереметева в своем кабинете, где кроме них присутствовал как переводчик лишь Кутини.

— Мы внимательно ознакомились с посланием вашего государя, господин генерал, и были очень довольны, что наши инженеры оказали вам под Азовом столь важные услуги, — начал дож свою речь. — Мы и впредь намерены оставаться союзниками России в деле борьбы с врагами Креста. В этом вы можете обнадежить вашего государя. Мы сотни лет противостоим всеми силами Турции, хищнически покушающейся на наши владения. И надеемся рано или поздно вернуть захваченные ею наши провинции, тем более что ныне имеем такого мощного и сильного союзника на севере.

Комплименты, отпускаемые дожем по адресу России и ее царя, были столь лестными, что невольно насторожили Шереметева: «Уж не с венского ли голоса поет венецианский главнокомандующий?»

Но, закончив официальную речь, дож вдруг попросил с оттенком задушевности:

— Расскажите, пожалуйста, о вашей дороге.

— О какой дороге? — не понял сразу Шереметев.

— Ну как выехали, где ехали, где останавливались. Мне все-все интересно.

И тут боярина осенило: «Ведь дожу запрещен выезд из страны, он всю жизнь не видит ничего, кроме своих каналов и мостов». Борису Петровичу стало даже жалко этого человека.

— Я выехал из Москвы со своей свитой двадцать второго июня и поехал вначале в свои вотчины.

— Вотчины? Что это?

— Это мои деревни. И земли, и крестьяне.

— Вы имеете свои деревни и земли?.

— А как же? А разве у вас нет?

— Увы, мой друг, я не имею права иметь их. Ни я, ни моя семья.

— Но вы только что говорили о ваших провинциях, ваше величество.

— Все провинции принадлежат государству, мой друг, не дожу, — улыбнулся дож. — Вы лучше расскажите о ваших вотчинах.

«Бедный ты, бедный, — подумал Шереметев, — за что же ты трудишься-то». А вслух продолжал рассказывать о своих вотчинах, о дороге. Дож слушал его внимательно, изредка перебивая просьбой пояснить какую-то подробность, удивившую чем-то.

— …Как? Как вы волка загоняете?

— …А за что вас в тюрьму бросили?

— …Неужели король одной ладонью раздавливает бокалы? Это ж какая сила!

И Шереметев подробно рассказывал обо всем, все более и более проникаясь сочувствием и доверием к дожу, не имеющему возможности выехать из государства ему вроде подвластного. И под конец не удержался, спросил:

— Ваше величество, а какая вам корысть в вашей короне, если вам ничего иметь нельзя?

— Мой друг, у нас республика Святого Марка, и я имею в ней власть. А потом, мне идет достаточное содержание. И это пожизненно.

— Я б, наверно, отказался от такой короны, — вздохнул Шереметев.

Дож улыбнулся снисходительно:

— Друг мой, я не имею на это права, даже если бы захотел.

— Во те раз. Выходит, не привязанный, а визжишь.

— Как? Как вы сказали? Не привязанный, а визжишь, — рассмеялся дож.

Расспросив Шереметева о том, где он побывал в эти дни, дож обернулся к Кутини:

— Что же все по мануфактурам гостя таскаете? А дворцы, а искусство, а академия?..

— Но его превосходительство сам выбирал, что смотреть.

— Он наверняка не знает о наших ценностях. Вы, Кутини, обязаны были подсказать.