Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

— Так те кони у шведа — кожа да кости.

— Небось тебя стань ветками кормить, много жиру нагуляешь?

— Оголодал, видать, швед.

— Цыц! — повернулся ехавший впереди казак.

— Чего расцыкался, — окрысились на него.

— Дурни. То я «цыц» сотниковский передал. Скоро к Днепру выедем, велел языки прикусить. Швед наслухает, еще пушкой жахнет.

— Швед счас дрыхнет без задних ног.

На какой-то песчаной прогалине отряд остановился. Негромко передавался приказ сотника: «Коней, ружья, палаши оставить. С собой лишь ножи, кинжалы».

Поручив коней двум коноводам, дальше пошли пешком. Близость реки угадывалась по сырости, внезапно потянувшей в лицо, и по высокому тальнику, сменившему сосновый лес.

Вдруг из темноты явился человек, спросил тихо, хотя, по всему, он ждал отряд:

— Дончаки?

— Мы, — отозвался сотник и, подойдя, спросил: — Ну чего назирал, Иван?

— Назирал добрую добычу, сотник. Пополудни в замок яка-то важна птиця приихала. Може, полковник, а може, и сам генерал.

— Ну, генералу сюда не треба, Иван.

— Ей-бо, сотник, така на нем одежа гарная, уся у золотых галунах. И с ним народа человек двадцать.

— Ну, пусть генерал. Дальше шо?

— А шо дальше? Сплять, наверно.

— Значит, они в замке остались?

— А куды ж им деться? До самой ночи возле него просидел. Солдаты костер развели, что-то жарили, потом угомонились.

— Караульщиков много?

— Тики одного бачив, шо у ворот. А в замке, кто ж его ведает, сколько понаставлено.

Казаков, чтоб все его слышали, сотник усадил на землю. И негромко начал:

— Так, хлопцы, в замке на той стороне спит «важная птица». Ее берем живьем. Остальных на нож. И без шума, шоб никто не успел стрелить. Яким!

— Га.

— Ты с братом снимешь караульщика у ворот. Петро, ты со своими хлопцами станете у всех окон и дверей снаружи. Кто в них сигает, тот и ваш.

— А ежели сама важна «птица»?

— «Птицу» не трогать. Кляп в рот — и все.

— А як спознать, кто у них «птица»?

— Нюхай, дурень. От важных завсе духами несет. Остальные со мной. Входим внутро замка… Да в темноте друг дружку не порежьте, черти.

— Нужен отзыв, сотник. Без отзыва и до греха недолго.

— Добре. Отзывом станет «конь».

— Отзыв «конь»… «конь»… «конь»… — прошелестело среди сидящих на земле слово, ласкающее слух любого казака.

— И последнее: уходим к реке все разом по моему сигналу. Я гукну филином два раза. Да на воде не шуметь, трясця вашей матери. По воде за версту слыхать.

Из прибрежного тальника были выволочены лодки самых разных размеров и предназначений. И тяжелая байда на десять человек, и крохотные юркие двухместные долбленки, и низкие неповоротливые плоскодонки, даже несколько плотиков из связанных лыком бревешек.

Для казаков, давно привыкших к ночным набегам, дело было знакомым. Все совершалось в полной тишине. Лодки одна за одной растворялись в темноте, уходя к противоположному берегу. Ни всплеска, ни стука.

На той стороне сотник, приплывший одним из первых, дождался, когда причалили все, взял одного казака за плечо, кивнул на реку. Тот понял знак: «Оставайся здесь, стереги лодки».

Остальные отправились от реки вверх по едва заметной тропке. Впереди шел Иван — казачий надзиратель, уже наизусть знавший околозамковое пространство. Когда на темном небе обрисовался тяжелый силуэт замка, казаки остановились и пропустили вперед Якима с братом. Те, поправив папахи, скрылись в темноте.

Оставшиеся стояли, отсчитывая в уме томительное время ожидания и чутко прислушиваясь к ночной тишине. Возможно, донесется стон или вскрик умирающего шведского часового. Но никто так ничего и не услышал. Зато увидели бесшумно явившегося со стороны замка Якима, махнувшего рукой: «Путь свободен».

Все бросились вперед через распахнутые ворота, мимо убитого часового, каждый на свое предназначенное заранее место. Через какую-то минуту замок был окружен, и для находящихся внутри шведских солдат был уготован один исход — казачий кинжал.

Сотник, возглавивший группу захвата, махнул рукой и устремился к входу, где в глубине тихо помаргивал огонек свечи. Они уже всходили на крыльцо, когда услышали откуда-то из темноты двора короткий предсмертный вскрик: «А-а-а!»

«Черт патлатый, — с неудовольствием подумал сотник о казаке, давшем закричать неприятелю. — Аккурата не соблюл». В том, что закричал швед, он не сомневался.

Огонек свечи, как оказалось, горел в фонаре, стоявшем на столе караульного. Сам он безмятежно спал рядом на низкой лавке. Ему и проснуться не дали.