Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

«Раз вдвоем одну бумагу сочиняли, значит, помирились два медведя в одной берлоге, — подумал Петр. — Дай-то Бог».

А рассорились светлейший князь с графом из-за кавалерии. Меншиков, командуя ей, желал полностью отделиться от пехоты и наносить удары неприятелю с тыла самостоятельно. Шереметев считал такое разделение опасным, ибо сие оставляло пехоту без прикрытия. Сыр-бор разгорелся до того, что Шереметев стал грозиться отставкой.

Царь надеялся, что князя с графом примирит военный совет, хотя сам более склонялся на сторону фельдмаршала. Но как ни странно, «натянул светлейшему нос» с его кавалерией король шведский, чем в немалой степени способствовал примирению высоких спорщиков.

Карл инсценировал подготовку к переправе через Березину у Борисова, да столь искусно, что даже сами шведы поверили, что там она и будет. Где уж было не ошибиться светлейшему. Он собрал свою кавалерию под Борисов, заранее предвкушая рубку у переправы. А Карл переправился много южнее.

Конфуз этот дошел до Петра, и он в письме, слегка пожурив фаворита, наказал: «Пусть сие станет тебе добрым уроком, впредь не давай себя на мякине обманывать».

И вот первый серьезный бой с Карлусом.

«…конницей атакуя, мы неприятеля многажды с места сбивали, и, если б прибывшему сикурсу было где оборот сотворить, неприятельское войско могло б все разориться…»

— Ай да молодцы! — не удержался Петр от восклицания.

«…но, не желая без вашего величества учинять главную баталию, полки без всякого урона отошли, нанеся шведу потерь вдвое больше нашего. И королю утехи мало с сей баталии, кроме уступления места».

— Ай молодцы! — повторил Петр, закончив чтение, и обратился к посыльному: — Ты, братец, немедленно поскачешь обратно. И передай, что я всех их желаю видеть в радости и здоровье. И скоро буду сам. Бери свежих коней и скачи.

Отправив посыльного в ставку фельдмаршала в Горки, Петр сел за письмо Апраксину, желая ободрить адмирала приятной новостью:

«…Я зело благодарю Бога, что наши до генеральной баталии виделись с неприятелем хорошенько и что от всей его армии наша одна треть бой выдержала и отошла».

Однако, прибыв через два дня в Горки, царь узнал, что баталия оказалась не столь счастливой, как было написано в реляции. Вызвав фельдмаршала для разговора с глазу на глаз, царь спросил сердито, подергивая щекой:

— Так что, Борис Петрович, с коих пор ты стал на бумаге столь славно воевать?

— Прости, государь, не хотелось огорчать тебя.

— Ага! А по приезде решил обрадовать: всю полковую артиллерию королю подарили! Так?

— Карл напал на Репнина ночью, силы неравные, Аниките Ивановичу пришлось отходить.

— А сикурс? Где был сикурс?

— Я бы все равно не успел через болота. И потом, государь, я боялся вводить новые силы, дабы не втянуться в генеральную баталию. Сие б стало нарушением жолквинского плана. Да и ты по головке за это не погладил бы.

— Я бы снял вам их, — жестко сказал царь. — А что ж светлейший?

— Светлейший послал дивизию генерала Гольца, но тот опоздал с сикурсом.

— Зело добро у вас получается: один опоздал, другой боялся втягиваться. Выходит, Репнин один дрался с Карлусом?

— Выходит, так, государь, — вздохнул Шереметев.

Ему хотелось добавить: «Я же говорил, что нельзя отделять кавалерию от пехоты. Будет конфуз. Вот и стряслось».

Но промолчал фельдмаршал, понимая, что обвинять фаворита перед царем — дело опасное. Зато Петр сам неожиданно спросил его, спросил спокойно, по-деловому, словно и не метал только что громы и молнии:

— В чем видишь вред отделения кавалерии от пехоты, Борис Петрович?

— Пехота без защиты остается. Раз.

— Это я уже слышал. В чем еще?

— А в том, что я пячусь перед шведами, беспокоя и томя их, а главное уничтожая провиант и фураж. И вот еще и шведы пройдут. Так что же тогда нашим коням остается? Земля голая.

— Верно мне про тебя сказывали, лошадей, мол, более жалеет, чем солдат.

— Всех жалко, государь. А лошадь бессловесна, ее и жалчее.

— Ну что, Борис Петрович, в этом резон есть, зело добрый резон. — Глаза царя даже потеплели. — Надо было и светлейшему тож втолковать, он ведь по голой земле скачет.

— Кабы не втолковывал, государь.

— Добро. Я сам с ним говорить стану о сем деле. А где ныне Карлус обретается?

— В Могилеве, государь.

— Куда собирается поворот делать? На Москву или Петербург?

— Не ведаю, государь.

— Вели казакам «языков» добывать. Зело нужны мне.