Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

— Ладно, я поехал, а ты тут пока разберись и с рациями, и со всем остальным. Без связи мы глухи и слепы.

— Делегатами надежнее. Да и проводная тоже.

Конев криво усмехнулся и полез в танкетку: он и сам придерживался той же точки зрения, с той лишь разницей, что знал наверняка: дело не в самой радиосвязи, — немцы без нее никуда! — а в том, как ее использовать. Тут у нас сплошные неувязки. Да и сами радиостанции не чета немецким.

Впереди затихал бой. Еще слышались разрозненные выстрелы, короткие пулеметные очереди. Черный дым тянулся к небу от двух горящих танков БТ, не доползших метров триста до извилистой линии немецких окопов, расположенных по гребню невысоких холмов. На поле, над которым нависали эти холмы, еще оставались несжатые клочки ржи с черными проплешинами обгоревшей соломы; среди стерни виднелись неподвижные бугорки убитых, похожие на опрокинутые ветром снопы, частые оспины воронок от разрывов мин и снарядов пятнали мертвое поле. В лощине, заросшей кустарником, теснились эскадроны конницы, изготовившейся к атаке.

Солнце медленно поднималось над лесом ярким незамутненным кругляшом. День обещал быть жарким. В лесу пахло сосновой смолой и грибами. Тренькали неугомонные синички, где-то поблизости сварливыми голосами кричали сойки. Большая куча из еловых иголок шевелилась красными муравьями, греющимися в первых лучах солнца.

На бугре, в густой тени деревьев, стояла группа командиров, среди которых находился и командующий Девятнадцатой армии генерал Конев, только что, выполняя приказ командующего фронтом Тимошенко, приехавший на передовую, чтобы лично наблюдать прорыв конницы, будто личное наблюдение что-то могло изменить в лучшую сторону. Более того, с некоторых пор Ивану Степановичу стало казаться, что его присутствие каким-то необъяснимым образом влияет на ситуацию исключительно в отрицательную сторону. Так было под Витебском, так повторилось потом еще раза два-три. Черт знает что! Поневоле становишься суеверным.

Из лощины вымахали два всадника и стали подниматься по отлогому скату. В одном из них Конев узнал командира кавалерийской дивизии подполковника Стученко. Вороной жеребец без видимых усилий преодолевал подъем, неся на себе всадника, припавшего к его гриве. Комдив осадил коня в нескольких метрах от группы командиров и, не покидая седла, кинул руку к кубанке, доложил:

— Товарищ командующий! Дивизия к атаке на прорыв и к рейду по тылам противника готова. Когда прикажете начинать?

— Начинайте сейчас! Пехота дырку в немецких позициях для вас проделала. Возле того вон березового колка, что между холмами, — показал Конев рукой, — немцев уже практически нет. В этом направлении и двигайте. Так, Чугунов? — спросил он, обернувшись к стоящему рядом командиру стрелковой дивизии, пожилому полковнику с одутловатым лицом.

— Так точно, товарищ командующий! — дернулся тот, прикладывая руку к матерчатому козырьку фуражки. — Еще час назад наш батальон выбил противника с занимаемых им позиций на этих холмах. Противник в панике бежал. Оттуда доложили, что идет зачистка местности.

— Вот видишь, кавалерия? Давай, как говорится, с богом. Путь к немцам в тыл для вас открыт.

Подполковник поднял коня на дыбы, на месте развернулся и поскакал назад, к лощине.

Прошло минут десять, и вот из лощины потянулась колонна конницы по четыре всадника в ряду. Выбравшись на покатое поле, первые эскадроны перешли в галоп, чтобы поскорее миновать открытое место. И тут…

И тут с холмов ударили пулеметы, да так густо, будто и не было атаки батальона, артподготовки, звонка о взятии позиций и всего прочего.

Видно было, как падают кони вместе со всадниками, как налетают на них скачущие сзади. Все там смешалось, сбилось в кучу. Затем оставшиеся в живых отпрянули к березовому колку, а продолжающие вытекать из лощины эскадроны стали разворачивались для атаки. Вспыхивали на солнце шашки, треск пулеметов покрыл далекое «ура» — и все повторилось. Только теперь к пулеметам прибавились разрывы мин.

Конев, повернув багровое от гнева лицо к командиру стрелковой дивизии, крикнул:

— Это как прикажешь понимать, Чугунов, мать твою… так и разэтак? Зас-стрелю! — и лапнул кобуру, не попадая рукой в нужное место. — Под трибунал пойдешь! Под расстрел! Смотри! Смотри, что ты натворил!

— Я не виноват, товарищ командующий: доложили оттуда… по телефону, что взяли… Я думал, что… — оправдывался полковник Чугунов, бледный как белый подворотничок на его гимнастерке.