Лев Демин - Хабаров. Амурский землепроходец

Родион Матвеевич мог догадываться, о чём намеревался просить Хабаров, так как его челобитная находилась в столе главы приказа, но Стрешнев не был расположен вести разговор на эту тему и бесхитростно уклонился от него.

— Поговорим как-нибудь потом, Хабаров, — сказал он. — Завален делами, зело занят. Сейчас не имею времени на разговоры с тобой.

Несмотря на всю свою медлительность, купцы завершили работу. Иринарх Ларионов и Аполлос Евлампиев передали пушнину иностранным послам. Остальные торговые люди получили партию мехов для распространения среди имущих людей, придворных, бояр и богатых купцов. Простолюдинам такие покупки были не по карману.

Окончательный расчёт с сибиряками Стрешнев затягивал. Они не могли возвращаться домой в Тобольск и Илимск без официальной бумаги, свидетельствующей о том, что груз прибыл в целостности, принят Сибирским приказом, и администрация приказа к лицам, доставившим груз, претензий не имеет.

Когда Хабаров и Бурцев осмеливались напомнить дьякам о расчёте, те начинали отговариваться — пока нет надлежащих документов от покупателей пушнины. Впрочем, Хабаров надеялся не только на такой расчёт, но и на приём у Стрешнева, напоминал ему о себе через дьяка, но глава приказа увиливал от встречи. Однажды Хабарову всё же удалось остановить Стрешнева, проходившего через комнату дьяков, и сделать попытку спросить его напрямик:

— Разрешите поинтересоваться, Родион Матвеевич...

— Знаю, знаю, — прервал его Стрешнев, — тебя интересует, когда мы встретимся, и я бы мог заняться твоим делом. Непременно встретимся, как только немного освобожусь.

— Когда это будет?

— Скоро.

Стрешнев догадался, что дальше затягивать встречу с Хабаровым не совсем прилично, и спустя некоторое время через дьяка Порошина сам пригласил его к себе.

— Садись. Заждался? — обратился Стрешнев к посетителю.

— Вы человек занятой, пребываете под бременем забот. Я это сознаю. Спасибо вам, что нашли возможность уделить мне времечко. У вас кроме моего дела много всяких других дел и, наверное, более важных.

Хабаров немного льстил Стрешневу, считаясь с его барственным, высокомерным нравом, но Родион Матвеевич клюнул на эту лесть.

— Это хорошо, что ты сознаешь, насколько я занят. Так что тебе от меня надобно?

— О своём желании я написал в челобитной.

— Читал твою челобитную. Просишься на Амур.

— Прошусь. Много сил я отдал Амуру и сделал бы ещё много полезного, очутись я там снова. Считаю, что со мной поступили несправедливо, отозвав меня с Амура.

— Справедливо или нет — это не мне судить. Твоя история с Зиновьевым произошла не при мне. Что ты стал бы делать на Амуре, коли снова оказался там?

— Развивал хлебопашество, промыслы, строил города, укреплял бы охрану края. Препятствовал бы нашествиям басурман с юга.

— Похвальные намерения. Но ведь на Амуре обосновалась ватага беглых во главе с Никифором Черниговским. Все они повинны в убийстве прежнего илимского воеводы. Разве не так?

— Воевода Лаврентий Обухов вёл себя недостойно, проявлял жестокость, жадность, вот и восстановил против себя всех и вся. Его конец — наказание божье. Этим я ничуть не оправдываю Никифора Черниговского и его дружков. С ним ушёл на Амур отряд его единомышленников. Из них подавляющее большинство никакого отношения к убийству Обухова не имели. Бессмысленно видеть в каждом из них государственного преступника.

— Ишь каких праведников отыскал.

— Праведниками их не считаю. Пусть несут покаяние и возвращаются к мирному труду.

— А как бы ты поступил с Никифором?

— Не знаю. Пожалуй, с Амурской земли я бы его изгнал.

— А если земли на Амуре вечно подвергаются нашествию басурман с юга?

— Пусть жители Приамурья обрабатывают землю, занимаются рыболовством и не выпускают из рук оружия. Другого им не дано.

— Послушать тебя, интересно рассуждаешь и иногда здраво. Что же я могу тебе ответить... — Стрешнев сделал продолжительную паузу и потом глухим голосом произнёс: — А наверное, ничего не могу тебе ответить. Обстановка вокруг Приамурья сложилась сложная, запутанная, мне до конца непонятная. Надо в ней разобраться. А я пока... — Родион Матвеевич снова сделал продолжительную паузу, прежде чем заговорить. — Недостаточно представляю обстановку на Амуре. Не могу сказать, настало ли время послать тебя на Амур и вообще твоё ли место там.

— Амур — это четыре года моей жизни, — возразил Хабаров. — Освоение тамошней земли, познание её населения с их обычаями и жизненным укладом... Й всё это вмиг оторвало от меня появление Митьки Зиновьева. Лишил меня радости, которой я жил, ограбил, ошельмовал, сделал из меня узника. Зело признателен вашему приказу, его прежнему главе Трубецкому, дьяку Протопопову. Одёрнули Митьку, дали мне высокое звание сына боярского, сняли с меня нелепые обвинения.