Робин Янг - Реквием

Его привел в сознание странный тягостный гул, тихий и быстрый, похожий на биение сердца. Гул разрастался, отражаясь эхом от тьмы. Было ощущение, как будто он скользит под водой. Где-то далеко наверху над ним нависал мир. Неожиданно Уилл вынырнул на поверхность. Его тащили по коридору лицом вниз. Ноги волочились по каменным плиткам. Мелькали вспышки факелов, полы плащей. Теперь он понял: гул — шаги тех, кто его тащил. Уилл испытывал такую слабость, что даже не мог поднять голову. С грохотом открылась дверь, дохнуло сквозняком. Его похитители остановились. Что-то громко заскрипело, и затем Уилла снова поволокли вниз по узкой, провонявшей прогорклым ладаном лестнице. Наконец в тускло освещенном помещении его усадили на табурет и, заломив назад руки, связали веревкой. После чего вылили на голову ведро ледяной воды.

Одну стену в комнате закрывала черная занавесь, у которой стоял человек, облаченный в плащ, сшитый из множества маленьких кружочков блестящего шелка. Он сбросил капюшон, и Уилл встретился с мрачным взглядом Гуго де Пейро. Время не пощадило лицо инспектора: появились морщины на лбу, у рта и вокруг глаз; некогда черная борода теперь поредела и поседела. Он рассматривал Уилла задумчиво и с некоторым любопытством.

Из тени к нему приблизился некто в простой белой мантии и маске в виде оленьей головы. Такие же маски были на тех, кто напал на него в роще. Человек что-то пробормотал. Гуго кивнул и посмотрел на Уилла.

— Поверить не могу — все эти годы ты находился в Париже. Робер давно об этом знает?

Уилл с трудом сглотнул. Запах ладана стал ощущаться острее.

— Что ты с ним сделал? — спросил он хрипло. — Где Робер?

— Как тебе удалось настроить его против меня? — Гуго шагнул вперед. — Как ты заставил Робера пойти на предательство?

— Ты говоришь о предательстве как о чем-то ужасном, но сам предаешь очень легко.

Тотчас на висок Уилла обрушился кулак в кольчужной рукавице, и он обмяк на табурете. Но лишь на пару секунд. Странно, но шок вернул его к жизни. Выплюнув кровь, он пристально посмотрел на инспектора.

— Я верил тебе, Гуго. Потому и призвал в братство. Верил, что ты понимаешь наши устремления. А ты извратил их.

Человек в маске снова замахнулся, но Гуго его остановил.

— Но не я, а ты, Кемпбелл, бросил братство. Если оно так много для тебя значило, почему ты сбежал? Впрочем, тем самым ты предоставил мне возможность сделать то, чего при твоем управлении никогда бы не случилось. Ты и Робер, вы оба видели не дальше своего носа. Вот Эврар, живи он дольше, мог бы привести нас к величию. Этот человек по-настоящему понимал значение «Анима Темпли».

— Ты ничего не знаешь об Эвраре и его устремлениях, — прохрипел Уилл, кипя гневом. Как посмел негодяй упомянуть его наставника и друга!

— Не знаю, говоришь? — Гуго подошел к сооружению, напоминающему алтарь, и что-то взял.

Когда он вернулся в круг света, Уилл увидел в его руках «Хроники» Эврара в кожаном переплете.

— Ты ошибаешься, я знаю его достаточно хорошо. — Гуго начал перелистывать пергаментные страницы. — «Стремясь достигнуть цели, надо идти на жертвы; свобода порой должна оплачиваться кровью» — вот его слова. Он считал, что «Анима Темпли» имеет право и должно, если это необходимо, устранить великого магистра, который препятствует его возвеличиванию. И Эврар верил в силу мифа. — Гуго покачал головой и вернул «Хроники» на алтарь. — Он написал «Книгу Грааля». Ты что-нибудь из нее постиг?

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь! — ожесточенно выкрикнул Уилл. — «Книга Грааля» уничтожена за много лет до твоего приема в братство. Мне хорошо известны все писания Эврара. Он постарался донести в них смысл только для тех, кто читал «Книгу Грааля».

— Я ее не читал, но мне известно содержание. Я изучил историю братства, когда был принят в его ряды в Акре, и для меня большое значение имели беседы, в том числе с тобой, а также с Робером, братом Томасом из Англии и другими. Постепенно я собрал все по кусочкам, и, чтобы понять суть, этого оказалось достаточно.

— Но кусочки ты сложил неправильно, — прохрипел Уилл. — Исказил мысли Эврара. Рыцарь, пьющий кровь, плюющий на крест, — всего лишь аллегории.

— Они аллегориями и остались. Только теперь более мощными, приобретя подлинное значение.

— Написанные на бумаге, они не несли никакого зла, но, воплощенные в жизнь, превратились в ересь.

— Ересь! — произнес Гуго с издевкой. — Ты держишься за старое, как и Жак де Моле. Эврар пренебрежительно относился к одержимости Армана де Пейро историями о Граале, но старик знал, насколько мощные в них заложены идеи. Ему не довелось использовать данную мощь, он не имел возможности. А я продолжил дело, его и Армана. Теперь их идеи перестали быть фантазиями и помогают спасти орден.