Александр Барков - Сквозь дым летучий

... Итак, главная битва при Бородине окончилась. Русские стяжали здесь себе бессмертную славу. Тысячи солдат и офицеров пали на поле брани, где испепеленные трава и земля на вершок пропитались кровью. На тех самых мирных полях и лугах, на которых десятки лет крестьяне Горок, Шевардина, Семеновского собирали урожаи, пели песни, устраивали шумные игрища и пасли скот... Толпы раненых брели, с одной стороны к Можайску; с другой – назад, к Валуеву.

Пахло селитрой, порохом, кровью.

Словно зловещая стая черных воронов, на западе сгущались темные тучи. Казалось, будто само ненастье предупреждало людей: «Довольно, хватит убивать друг друга! Опомнитесь! У вас иное предназначение на земле!»

Каждый, кто взглянул бы со стороны на израненных и контуженных русских солдат, бредущих вразброд с серыми от усталости лицами по трупам людей и коней, решил бы, что стоит французам сделать небольшое усилие и нанести удар – и армия Кутузова легла бы костьми. Но и тот, кто посмотрел бы на подавленных, истерзанных, едва передвигающих ноги, но каким-то чудом уцелевших французов, решил бы, что достаточно одной дерзкой атаки казаков – и великой армии конец. Однако ни у французов, ни у русских не осталось на это сил, а посему жар генерального сражения стихал. Обе армии чувствовали себя разбитыми, но не побежденными.

С наступлением ночи кровопролития прекратились. Еще гремели кое-где во мраке ружейные выстрелы. Пушки нет-нет да и покрывали своими оглушительными залпами громадное сражения.

Сквозь ненастливую мглу проступал серый рассвет. Моросил дождь. Небо в рваных тучах чем-то напоминало поле недавней, еще не успевшей остыть битвы. Повсюду трупы людей и коней, лужи крови, разбитые телеги, перевернутые пушки, вырытые зарядами ямы... Сгоревшие и порушенные дома. Да и все это прежде такое покойно-величественное поле с колосящимися по берегам Колочи золотистыми нивами, среди которых грозно сверкали ряды штыков, теперь являло собою зловещее кладбище.

Глубокая ложбина у Семеновского казалась огромным гробом, куда в спешке, смятении или хмельном угаре свалили сотни мертвецов. Недавно там укрылась от картечи рота русских солдат. Но Неаполитанский король Мюрат с грохотом ворвался в село и искрошил в прах все, что подвернулось живого под его саблю. Все рушилось, гибло и испускало дух там, где проскакал со своею вихревой конницей этот зачумленный наместник смерти.

С рассветом чуть живые французы отправились в окрестности искать провиант. Солдаты на носилках таскали раненых в Колоцкий монастырь, находившийся близ поля битвы, размещали их в чудом уцелевших домах. Мест для всех калеченных не хватало. Доктора оказывали помощь страждующим.

Утром к разрушенным Семеновским высотам, флешам Багратиона, молча прошествовал во главе своей свиты Наполеон. Небольшого роста, голубоглазый, в сером сюртуке и низко надвинутой на лоб треуголке, с презрительно-самодовольной улыбкой, укоренившейся от привычки властвовать над людьми, он внимательно осмотрел высокую насыпь с былым укреплением. Качнув головой, усмехнулся:

– И это все, что осталось от флешей?

– Да, ваше величество, вся громадная площадь, где были земляные укрепления, чертовски изрыта и перепахана снарядами. По всей видимости, теперь настала пора действовать старой гвардии, – осмелился предложить маршал Ней.

– Что? Что ты сказал? – Бонапарт страшно разгневался. – Старой гвардии? Я не намерен истребить мою гордость, мою опору, мою гвардию! За восемьсот лье от Парижа, в преддверии Москвы, только безумец жертвует последним резервом... Следует признать, эта страшная по кровопролитию битва, которой мы так долго и горячо желали, вовсе не согласуется с моею первоначальною целью. Я предполагал дать сражение в Литве, сражение решительное и победоносное. Русские же приняли бой гораздо далее. Они не оставили мне никакого трофея, кроме этого кровавого и безумного поля сражения, что покрыто тысячами убитых и раненых с обеих сторон.

От цепкого взгляда императора не ускользнул лежащий поодаль молодой драгунский офицер с кудрявой взлохмаченной шевелюрой, восковым лицом и черными бакенбардами. Его кивер с конским хвостом валялся рядом, у офицера не было сил поднять его после тяжелого ранения в живот.

Драгун корчился от боли, стонал и молил Всевышнего о помощи.