Роберт Штильмарк: Волжская метель

Докторша поглядела комиссару в лицо.

— Не вы ли интересовались осенью судьбою двух гражданок, снятых с парохода? Значит, эта молодая монахиня и есть?..

— Да, да, — подтвердил Тонин отец. — Именно она и есть… И поверьте, что и мне, и вам, докторам, предстоит нечто более трудное в сражении за ее жизнь и душу, чем все наши боевые операции на заволжском болоте! И я, и Тонины настоящие друзья — все мы понимаем, какая осторожность и выдержка нужны в этом сражении! Сейчас нам предстоит выручать мой самолет из болотного плена, новый винт ставить и на крыло машину поднимать. Так вот деньков через десять мы и наведаемся снова — отец и жених, которых она полагает погибшими… Будем надеяться, что она к тому времени уже окрепнет немного, чтобы выслушать самые удивительные для нее новости!..

Годы протекли, сложились в десятилетия…

Осенним вечером на пристани Кинешма взошел на палубу старого парохода «Лассаль» долговязый пассажир в дешевом заграничном пальто. После отвала он долго стоял у перил, дышал сырым волжским ветром, прислушивался к пароходным шумам, глядел на темнеющие берега. Спросил у матроса имя капитана и, когда услышал, что того зовут Александром Овчинниковым, поднялся на мостик…

— Макарий Владимирцев? — удивился капитан «Лассаля», рослый волгарь с поседелой бородой. — Батюшки-светы! Вот это встреча! Ведь почитали погибшим! Знать, не мне одному воскресать из мертвых довелось? Входи, входи к нам в рубку!

Пассажир схватил протянутые ему обе руки.

— Александр! Господи! Саша Овчинников! Я еще с пристани что-то знакомое уловил, как только на мостике тебя увидел. Невозможным казалось опять кого-либо из той жизни повстречать. Ах, Саша, Саша, неужто я и впрямь опять в России? Едва к похоронам матери поспел…

Штурвальный матрос-стажер и седой лоцман с любопытством глядели на странного гостя. В речи его чуть ощущался чужой, иностранный налет. Капитан усадил его на скамью у задней стенки рубки. Гость спрятал лицо в ладонях.

— Ах, человек ты мой хороший, зла не попомнил, простил Макария Владимирцева, мальчишку обманутого…

— Злом мы тебя не поминали, — говорил капитан. — Жалели. Ведь будто в воду канул. Все полагали, что с бандой в болоте погиб.

— Саша, — тихо спросил Макарий, — а что же стало с Тоней твоей, обманом постриженной? Неужто не вылечили доктора после ножа злодейского?

— Ну коли не забыл ничего, что тогда здесь приключилось, придется, видно, кое-что досказать тебе… Старпом, принимай-ка вахту!

На палубе капитан и пассажир постояли у перил. Ночь тихонько пришла из Заречья, стерла краски берегов, позволила луговым и лесным туманам, пропахшим дымками осенних костров, перебраться на реку и не спеша принялась зажигать на ветвях прибрежных сосен первые неяркие звезды.

— Вглядись-ка получше вон туда, в левобережье, — указал капитан собеседнику. — Видишь, где луна над лесом… Там мы с тобой, брат, когда-то по волкам охотились. Дальше Козлихинская топь была, верстах в тридцати, помнишь? Теперь все стало заливом обновленной Волги. Так ты, Макарий Гаврилович, и не ведаешь, чем здесь наша война на болоте кончилась? Вот слушай!

Как восстановили мы шанинский самолет, пошли вдвоем с Сергеем Капитоновичем опять в больницу, потому что поначалу докторша запретила нам больную Тоню волновать и тревожить. Однако операцию ей сделали успешно, стала она помаленьку подниматься, да только доктора еще пуще беспокоились за больную, чем вначале, уж очень могли потрясти ее вести об отце и женихе. Сам посуди: про то, что отец жив и давно ищет дочку, Тоня просто ничего не знала по милости пастырей духовных, а мою-то «гибель» она видела с баржи своими глазами, потому встреча с «воскресшим» могла ее просто погубить. Как ни готовила Тоню докторша к некой важной встрече, все же до последней минуты так и не отважилась сказать правду — дескать, жених твой живехонек!

Не стану рассказывать, как больная приняла весть об отце и как встретила его… Поправка ее с того часа пошла быстрее, однако даже родной отец не смог поколебать ее решимости остаться монахиней. Что-то лишь слегка дрогнуло в ней, по мнению Сергея Капитоновича, первая тень сомнения мелькнула насчет того, правильный ли жизненный путь уготовили ей наставники… И тут настал черед показать ей меня…

Верите ли, у самой докторши руки тряслись, когда Сергей Капитонович открыл дверь палаты, взял меня за рукав и подвел к Тоне. Что у нее в глазах в первый миг отразилось, куда мне пытаться и передать! А в следующую минуту память вернула ей все: обряд в соборе, епископские ножницы, обет отречения от мира… Ни кровиночки в лице не осталось у Тони! Застонала, лицо закрыла, будто защищаясь от наваждения, упала назад на подушки словно бездыханная.