Роберт Штильмарк: Волжская метель

Михаил Стельцов продолжает нахлестывать лошадь. Сашка, уже безоружный, вскакивает в ожесточении, срывает шапку с головы, топчет ее в полубеспамятстве… И вдруг совсем близко гремит пулеметная очередь. Сашка приседает, озирается дико… Друг или враг? Там, вдалеке, лошадь, уже было вылетевшая на берег, валится оземь, ездок выпрыгивает из саней и… тут же падает, сраженный новой очередью. Только когда все кончилось, Сашка сообразил, что помощь пришла к нему… из кабины самолета!

— Сергей Капитонович! Товарищ комиссар!

Эхо разносит Сашкин голос по болоту. Летчик из кабины слабо машет рукой и что-то кричит в ответ.

Прикрывать переправу с суши оставался на берегу капитан Павел Зуров. При себе он оставил только мальчика Макара.

Как только завязалась перестрелка, Зуров окинул взглядом поле боя и решил, что красные оцепили болото и взяли отряд в кольцо. Капитан недаром оставался на всякий случай в секрете! Он целится ц колена по самолету на болоте и приказывает Макару тоже стрелять по врагу. Тот зажмуривается, винтовка в его руках рявкнула, больно стукнула Макара по скуле… Огневая поддержка отряду оказана! И командир, видя исход боя на болоте, покидает плацдарм вместе с маленьким адъютантом. Они бегом возвращаются к покинутому скиту и вновь преображаются в монахов-богомольцев. Капитан Зуров давно научился изображать слепца — искусство, уже спасшее его однажды при бегстве из Рыбинска в Ярославль.

— Дело идет о нашей жизни, Макар! Я слепец Никодим, ты мой поводырь Сергий. Возьми в карман эту- бумагу, я ее давно приготовил. Собираем милостыню для престарелых священнослужителей в Ипатьевском монастыре. Здесь два дня… Повтори!

У обоих по нищенской суме. За пазуху вороненый браунинг, подарок отца… Посохи в руки… «Богомольцы» направляются к женским скитам, там едва ли нарвешься на красную заставу.

Верстах в трех от женских скитов услышали на занесенной лесной дорожке конское ржание. Впереди три конника. Вооружены!

— Не трусь! — злобным шепотом командует Зуров. — Иди прямо на лошадь. Заметят, что боишься, крышка нам!

Фальшиво, но громко затягивает первый псалом Давида: «Блажен муж, иже не гряде в совет нечестивых…»

Встречный окрик:

— Стой! Кто такие!

Слепец размашисто крестится, осеняет крестом и встречных конников. Макар узнает одного из летчиков — Ильина, деревенского партийного секретаря Мишку Жилина и пристанского матроса. Все глядят на взрослого, никто не обращает внимания на поводыря в долгополом подряснике.

— Идете куда?

— К чудотворной целительнице Анастасии, родимые. Старец здешний Савватий надоумил исцеление очесам у нее вымолить.

— Тогда заворачивайте оглобли. Ей теперь самой целители нужны: зарезали вашу святую…

Слепец в испуге закрестился.

— Все едино, веди меня туда, Сергий, месту святу поклониться…

Верховые уступили им дорогу… У женской обители все население толпилось на берегу оледенелой Ключовки, Снег был разметен, еще стояли у берега лопаты, а скитницы обсуждали небывалое событие: Анастасию-целительницу подняли в небо на железном коршуне…

…Через три недели после трудного ночного марша в предгорьях Урала усталый Макар плелся следом за своим взрослым спутником. Зимняя тропа вела мимо оледенелых и обветренных скал и холмов, поросших ельником. После спуска в какую-то лощину тропа вновь пошла на подъем. И тут прозвучал окрик часового.

При свете ручного фонаря Макар узнал почти позабытые, возникшие будто из сновидения красные погоны на плечах усатого унтера, овальные кокарды на казачьих папахах. Тогда преобразился Макаркин спутник! Покровительственным баском обратился он к нижнему чину:

— Ну-ка, братец, доложи своему офицеру: капитан Павел Зуров из Ярославля, выполняя офицерский долг чести, перешел фронт. А ты, — обернулся он к Макару, и мальчика поразило презрительное выражение зуровского лица, ступай-ка пока с нижним чином на кухню! Потом определю тебя куда-нибудь поближе ко мне. Может быть, моим вестовым будешь…

Когда Сашка и Сергей Шанин явились из-за Волги в яшемскую лечебницу, жизнь раненой еле теплилась. Женщина-врач пояснила им, что хирург произвел трудную операцию и малейшее волнение гибельно для больной. Не могу, мол, разрешить допрос!

— Никакие мы не следователи! — сказал комиссар Шанин. — Надо просто, доктор, чтобы… Тоня непременно жила! Мы готовы сделать для этого все, что мыслимо, и… даже больше!