Роберт Штильмарк - Волжская метель

А Марфа-трактирщица изо всех женских сил старалась голову Сашке вскружить, ласками его привязать. И вдруг догадалась, что неискренен с ней Александр, что вся его любовь к ней показная, Тоньки ради… Поздно Марфа недосмотр свой прокляла. И не стало для нее ненавистнее человека, чем тихая Тонечка! Недолго думая, отвезла ее в Наэарьевский монастырь, сдала ее монахиням. Священник отец Николай, Тонин духовный наставник, благословил девушку пойти в послушницы.

Дали ей нетрудную работу на пчельнике, в двух верстах от обители. По дороге с пчельника и подстерег ее однажды Сашка Овчинников. Признался, что полюбил навеки, свет клином на ней одной сошелся…

Разговор этот Тоня запомнила слово в слово. Помнила и запахи щедрой весны, тихий шелест свежих, не запыленных еще трав, задеваемых черным подолом ее одежды…

Говорил Сашка тихо, слова искал с трудом. Признался, что дал завлечь себя Марфе, да быстро понял, сколь напрасна эта попытка спастись от любви настоящей, навечной.

Тоня отвечала, что оправдываться ему не в чем, обещаний он никому перед алтарем не давал, да только… поздно, мол, теперь, коли она в монастыре утешение от сердечной горечи нашла, когда его к другой потянуло… Мол, хоть и сурово ласку его отвергла, но с раннего девичества на него одного засматривалась… Потому просит теперь не смущать ее души, на мирское от послуха не отвлекать.

Он же слово взял с нее, что, ежели бы ушла она из обители либо в беду какую попала, ни у кого помощи не просила прежде, чем с ним не повидается.

На том и расстались близ монастыря в леске, и тут же Антонина все до слова пересказала игуменье. Тогда та и перевела свою послушницу с пчельника в приемный покой, к сестре Софии в помощницы. И в певчие определила, к пароходам выходить… С той поры она Сашку ни разу близко не видела, ни словом с ним не обмолвилась…

…Врач все еще стоял у окна. Когда больной уснул, он подманил сиделку и спросил тихо, чтобы другие не слыхали:

— Скажите, насчет своего ранения Овчинников правду рассказывает?

Антонина ответила, что была свидетельницей случая на пристани.

— А сами вы, барышня… Как же вы при такой внешности очутились в… монастыре? Ваше одеяние не маскировка? Ведь вам едва ли больше восемнадцати?

— Мне действительно восемнадцать. Я сирота. Отца, военного летчика, звали Сергеем Капитоновичем Шаниным. Лишившись родителей, я после многих мытарств нашла приют в монастыре и питаю надежду, что на всю жизнь.

Врач покачал головой.

— Но ведь этот… Овчинников… без сомнения, только вами и дышит! Не пара он вам, простой мужик! Не могу ли я чем-либо услужить вам, чтобы тоже обрести право… приложиться к этой ручке?

— Сделайте милость, довезите нас троих, яшемских, монастырских работника Губанова, увечного старца Савватия и меня — до Костромы, помогите и земляка нашего Александра в больницу определить, а более ни о чем не извольте беспокоиться, коли сами вы христианин и людям божиим желаете добра.

Врач хмыкнул разочарованно и отошел от окна.

Пароходик шел быстро, разрезая волну своим острым форштевнем, даже кое-где перекаты срезал, сокращая путь. Успокоительно вздыхала паровая машина бельгийской фирмы. Антонина минуту постояла в каюте над спящим Овчинниковым, прикоснулась к его лбу, не температурит ли. Больной пошевелился и вздохнул во сне… Антонина тотчас отошла и прилегла в плетеном кресле у окна. Поставить сюда кресло распорядился все тот же внимательный доктор Пантелеев. Все больные спали крепким послеобеденным сном.

Пароходные плицы шлепали мерно и глухо. Антонина уснула в кресле и пробудилась от негромкого разговора на палубе, близ ее окна. Створка деревянного жалюзи была закрыта, но сквозь косые прорези Антонина смогла различить головы беседующих — доктора Пантелеева и знакомого военфельдшера, того, что в Кинешме вернулся на борт «Минина». К некоторому удивлению послушницы, беседа велась на французском, довольно ломаном и скверном. Едва ли военные медики могли предположить, что к их беседе сможет прислушаться скромная сиделка…

— Часа через полтора уже Кострома, — говорил военфельдшер врачу. Можно будет сделать остановку и высадить лишних. Так сказать, сбросить балласт.

— Ну и произношеньице у вас, подпоручик! — вздохнул врач. — Перед встречей с французскими союзниками надо поупражняться, а то засмеют, мон ами… Остаются до начала потехи считанные часы. Муравьев в Казани определенно называл восьмое число, потому что союзники в Мурманске должны шестого получить подкрепление и высадить десант в Архангельске. Савинков будто уже роздал полтора миллиона, которые получил от Нуланса, французского дипломатического агента. Все союзные миссии теперь в Вологде, очень кстати. Не опоздать бы к началу. Как-никак доставим неплохое пополнение. Ваш рейд по тылам красных в роли советского военфельдшера можно признать удачным… Но как вы все же полагаете, много ли попало на борт ненадежных?