Том Холт - Песенка для Нерона

Тут мне принесли еду и питье: мягкий пшеничный хлеб, колбаски, сыр и два яблока, а также кувшин неплохого греческого красного, сдобренного медом и мускатным орехом; с меня сняли мерку и принесли практически новую шерстяную тунику и, наверное, лучшую пару сапог, которые я носил в жизни, промыли раны и царапины на ногах и руках, смазали их чем-то болеутоляющим и наложили чистые шерстяные повязки. Надо отдать им должное — они вовсе не были обязаны делать это, и знали обо мне только то, что я сам сказал, а спрашивать они не торопились. В любое другое время я бы поклялся, что все-таки утонул и по ошибке угодил на Острова Блаженных. Можно сказать, типичный для меня поворот долбаной судьбы. Первый раз в жизни кто-то отнесся ко мне действительно хорошо, просто так, не прося ничего взамен, а я был слишком погружен в другие материи, чтобы наслаждаться заботой или обращать на нее внимание.

Не знаю, как долго я сидел там, опекаемый и угождаемый, но когда со мной покончили, люди стали собираться на ужин.

Несомненно, обычно все они ели в этом огромном зале — он был длинный и узкий, столы и скамьи выстроили вдоль каждой стены, а середину занимал необычно длинный очаг. Мне накрыли там, где я и сидел, на верхнем столе, который стоял поперек комнаты на слегка приподнятой над полом платформе. Наверное, мне оказали высокую честь, как новому рекруту. Прекрасная еда и вино — все простое и незамысловатое, но много и очень хорошего качества: хлеб, сыр, и разнообразное соленое, копченое и сушеное мясо. В общем, поев, я решил, что пришло время что-то рассказать о себе, потому что иначе, если они прознают сами, может получиться неловко. Так что я тронул вожака за руку и выложил все (не сказав, правда, кто такой Луций Домиций был на самом деле и как мы с ним познакомились). Пока я говорил, то все время ждал, что меня схватят за шиворот и вышвырнут вон или запрут в хлев — но ничуть не бывало. Слышали, наверное, такое выражение — «глотать каждое слово»; ну, так вот именно этим и занимался вожак, пока я рассказывал свою историю, и рассказывал честно. Он сидел с раскрытым ртом, таращась на меня, как на какое-то чудо, и только изредка перебивал, чтобы уточнить какие-нибудь подробности — сколько солдат убил Стримон на горной дороге на Сицилии, что готовили на завтрак Александр и Хвост, и прошу прощения, но почему ты все время говоришь о тяжеловесной мотыге — может быть, это какой-то особый вид мотыги, используемый в той части Италии? — эти вопросы только подчеркивали, как внимательно он меня слушал. Само собой, как только я понял, что ему интересно, то слегка оживил историю, добавил разговоры и все такое. К этому времени все, кто был в комнате, уже столпились вокруг нас и слушали. Они приканчивали свою еду, присаживались рядом на корточках или нависали друг над другом, сжимая в руках большие посеребренные винные кубки; а когда я рассказывал про гроб, стояла такая тишина, что можно был бы расслышать пердеж комара. Можно было подумать, что перед ними показывают трюки два десятка обезьянок и мимы — а я всего-то говорил правду. Если бы я знал, что она так нравится людям, то попробовал бы этот способ несколькими годами раньше.

Когда я закончил, воцарилась потрясенная тишина, никто даже не дышал. Затем вожак встряхнулся и сказал:

— Да, это покруче петушиных боев. И подумать только, ты ведь заявлял, что ты заурядный парень, ничего особенного из себя не представляешь и ничего не умеешь.

Я нахмурился.

— Ну да, так и есть, — сказал я. — Заурядный и не умею.

Вожак вскинул голову.

— О, конечно, — сказал он. — Но я так не думаю. Если хотя бы треть из твоей истории правда, то ты величайший герой, который побывал здесь со времен самого Одиссея.

Тут я его не понял.

— Прошу прощения, — сказал я, — но что такого героического я сказал? Я вор, и притом неудачливый.

Вожак некоторое время таращился на меня, как будто не мог поверить, что я серьезно, а затем расхохотался.

— Боже мой, — сказал он. — Да ты чистейшее воплощение героизма. Что составляет героя, как не находчивость, не способность преодолевать отчаянные ситуации и попадать из огня да в полымя с той же легкостью, с какой мы переходим через реку по камешкам? И если ты серьезно просишь нас поверить, что ты ухитрился пройти через все это без помощи хотя бы одного бога, охраняющего тебя денно и нощно, который вытаскивал тебя из лап смерти, только чтобы окунуть во что-то еще более ужасное — ну, мы конечно, простаки, но не настолько. Нет, очевидно, как сопля на бороде, что ты возлюблен богами, и они уделяют особенное внимание к твоей жизненной нити, сплетая ее длинно и толсто. Один только риф уже это доказывает. Разве мы не говорили тебе, что никто не способен преодолеть риф и выжить, даже если Нептун переспит с его сестрой? — он покачал головой и вздохнул. — Извини, — сказал он. — Но нравится тебе или нет, ты определенно очень необычная и важная персона; герой, других слов для этого нет, и для нас большая честь и привилегия приветствовать тебя здесь.