Альфред Дагген - Деус Вульт!

На следующее утро весь лагерь гудел, обсуждая перипетии вчерашнего совета. Каждый понимал опасность раскола войска на рыцарей и пехотинцев. Конечно, итальянцам беспокоиться было не о чем: итальянские норманны так или иначе разделят землю на лены, а арбалетчики с генуэзских и пизанских кораблей помогут им защищать стены города. Прованцы были озлоблены до крайности: их считали неважнецкими воинами, далеко не такими грозными, как норманнов, а их вождя подозревали в симуляции и винили в трусости. Зато теперь они показывали пример всему войску, и если бы кто-нибудь согласился к ним примкнуть, то главенство было бы им обеспечено. Остальные отряды тоже разделились, главным образом по классовому признаку. Рыцари не хотели трогаться с места (по крайней мере до тех пор, пока все лены в Антиохии не обретут новых владельцев); пехотинцы же больше думали о душе и меньше — о бренном теле. Как сказал один жонглер, именно поэтому они и оставались бедными и пешими, поскольку не спешили пользоваться возможностью всласть пограбить и помародерствовать.

Вчерашний совет не был похож на предыдущие. По каждому насущному вопросу было принято решение. Тем не менее по-прежнему сновали взад и вперед гонцы из разных канцелярий, то и дело вызывая своих графов и герцогов. Рожер, отныне из предосторожности носивший кошелек при себе, вышел рано, сказав Анне, что хочет узнать новости и купить еды в продовольственной лавке. Казалось, Анна оправилась от порки и вспомнила, как полагается вести себя разумной жене: она была довольно любезна, хотя и грустна.

Сначала Рожер сходил к шатру герцога, но никаких новостей не узнал. Пехотинцы были сильно возбуждены: и они, и их женщины бегали как муравьи, собирали пожитки и договаривались с сирийскими торговцами о найме вьючных животных. На рыцаря недружелюбно косились и даже покрикивали, но слов Рожер разобрать не мог.

Затем Рожер отправился бродить по городу. Улицу заполнили прованцы, перевозившие добычу и готовившиеся покинуть занятые ими башни. На каждом шагу попадались патрули итальянских пехотных сержантов, наблюдавших за порядком именем новоявленного князя Антиохийского. На кафедральной площади собралась небольшая толпа, предвкушавшая новое заседание совета. Рожер прислонился к стене, укрывшись от пронизывающего ветра, и принялся ждать вместе со всеми. Задержка была чрезвычайно нежелательна: если он хотел получить лен, надо было как можно скорее предложить свои услуги князю Боэмунду, пока новому войску еще требуются рекруты. Однако на него произвели сильное впечатление оживление прованцев и нескрываемая враждебность нормандских пехотинцев. Соблазн изменить присяге был и без того велик, а тут он только усилился: по всему было видно, что паломничество близится к концу. Однако присяга еще действовала, пока герцог не примет решения о возвращении, он не сможет его покинуть.

Он начал подумывать об обеде, но тут в соборе поднялась суета и из величественных западных дверей вышла процессия. Как и все остальные, Рожер обнажил голову и преклонил колено при виде священных хоругвей и балдахина. Скорее всего, кто-то из епископов отправился кого-нибудь причастить, но могло статься, что клирики торжественно переносили Священное Копье в лагерь прованцев. Граф Тулузский, хранитель драгоценной реликвии, не мог упустить последний шанс объединить войско, намекая на то, что остающиеся лишатся благословения Церкви, обещанного всем истинным пилигримам. В процессии было много представителей высшего духовенства. Похоже, они и вправду переносили Копье. Рожер оставался коленопреклоненным, пока шествие не скрылось за углом, хотя несколько итальянцев оставалось стоять, демонстративно повернувшись спиной и всем своим видом выказывая презрение к графу Тулузскому и его священной реликвии. Эти итальянцы так и нарывались на драку, чтобы дать своему князю повод очистить город от всех, кто не желает следовать за ним. Но благоговение перед новоприобретенным Копьем было недостаточно сильным, чтобы толпа оскорбилась таким неуважением святыни, и потому паломники только хмурились. Однако это могло кончиться чем угодно, и Рожер, поскольку вышел безоружным, предпочел отправиться в харчевню. В нижнем городе их было много. Воины уже поняли, что покупная еда вкуснее казенной, тем более что у большинства паломников еще оставалось кое-что из награбленного. Прованцы и итальянцы по взаимному согласию избегали друг друга, и Рожер, сохранявший нейтралитет, не желал оказаться в их компании. В конце концов он выбрал харчевню, которую держал уроженец Кобленца, что на Рейне, и посещаемую главным образом лотарингцами. Поскольку юноше не хотелось ни с кем ссориться, он был рад оказаться среди людей, языка которых не знал, и просто показал лавочнику на блюдо с понравившимся кушаньем.