Вячеслав Софронов - Кучум

— Что же тогда? Сидеть и ждать, когда они выбьют меня из Кашлыка? Нет, действовать лучше всего сейчас, не откладывая.

— Тебе решать, хан. Но я бы предложил выманить их из крепости.

— Как это сделать? Скажи.

— Устрой охоту на лугу вблизи городка. Сотню нукеров оставь в засаде. Как только русские погонятся за тобой, то ударь по ним, а потом уже можно подумать о взятии самой крепости.

— Хорошо, — не раздумывая, согласился Сейдяк, — завтра едем на соколиную охоту. Пусть нукеры мои приготовят полные колчаны стрел.

Когда Кашлык был взят, то все трое сыновей Амар-хана засобирались обратно в Бухару. Он не стал их удерживать. Они сделали свое дело, помогли вернуть то, что принадлежало его отцу, и вправе были поступать дальше по собственному усмотрению.

Весть о гибели матери ему принес старый, высохший от времени рыбак, который и проводил его к маленькому земляному холмику на древнем кладбище. Постояли молча, а потом Сейдяк осторожно спросил:

— Правда ли, будто погиб казачий атаман по имени Ермак?

Рыбак долго не отвечал, то ли не расслышав вопроса, то ли думая о чем-то своем. Потом заговорил:

— Всякое говорят. Может, и погиб Ермак, да другой человек остался.

— О чем ты? — не понял Сейдяк.

— Никто не знает, как умирает человек. Вот я перед тобой вроде как живой стою, беседуем. А мне кажется, умер я давно и вовсе не я пришел на кладбище. Сам же гляжу сверху и ни во что не вмешиваюсь… Может, и Ермак где-то рядом ходит, за нами поглядывает. Одно скажу: не простой он человек был…

Сейдяк невольно оглянулся и далеко не сразу узнал местность, где они находились. Ушел, не простившись со стариком. А старый рыбак остался один, будто и в самом деле давно не жил и лишь на время появлялся в солнечном мире, чтоб напомнить о ином, вечном бытие и недолговечности происходящего.

Устроенная на виду у русских соколиная охота не сложилась. То ли утки разлетелись, услышав топот многочисленных всадников; то ли недавно пойманные ловчие птицы не вошли в азарт и постоянно промахивались, падая мимо редких селезней, с громким криком выпархивающих из высокой осоки, то ли нервничали сами охотники, поглядывая на возвышающуюся на береговом уступе рубленную из свежего дерева крепость. Но уже к полудню, подобрав сбитую дичь, решили возвращаться обратно, когда увидели скачущих к ним русских всадников.

Сейдяк бросил быстрый взгляд на Карачу-бека и тот согласно кивнул головой, давая понять, что спрятанная в овраге сотня готова к бою. Но русские остановились недалеко от подножия горы, а вперед выехал лишь один из них, почтительно передав приглашение русского воеводы отобедать в крепости.

— Не соглашайся, — шепнул Карача-бек, но Сейдяк, самодовольно глянув в его сторону, ответил:

— А ты не езди. Коль перетрусил, то так и скажи. Визирь потемнел лицом, но понимая, не согласись он сейчас сопровождать самодовольного хана, и не быть ему ближним советником уже к завтрашнему утру.

— Хорошо, — кивнул, — но пусть охрана будет подле нас.

Вошли в крепость, настороженно поглядывая по сторонам, рассматривая стрельцов на сторожевых вышках, рубленые избы с малыми оконцами, больше похожими на бойницы.

Навстречу им вышел русский воевода, которого толмач назвал Данилой Григорьевичем Чулковым. Рядом с ним стоял казачий атаман Матвей Мещеряк, в котором Карача-бек безошибочно узнал есаула, что несколько лет назад ранней весной прорвался из Кашлыка. Дрогнули тогда нукеры, а то бы не улыбался сейчас, не смотрел победно. Видимо, и Мещеряк узнал Карачу-бека, потому что сел за столом напротив и не сводил глубоких темных глаз с ханского визиря, что-то шептал на ухо казакам.

Сам же Карача-бек чувствовал себя неловко среди русских и попытался сесть на лавку поближе к выходу, но воевода настойчиво пригласил гостей садиться в центре перед висящими в углу иконами.

— Пригласил я вас, чтоб разговор о мире повести, — переводил толмач слова воеводы, — земля ваша теперь русской державе принадлежит и царь наш, Федор Иоаннович, повелел все народы к присяге привесть, ему исправно служить…

— Почему он говорит, что наша земля принадлежит русскому царю? — недоуменно спросил Сеидяк у Карачи-бека, но тот лишь дернул плечом под пристальным взглядом казачьего атамана.

Меж тем принесли вино и Данила Григорьевич, подняв свой кубок, громко проговорил:

— За здоровье нашего государя и землю русскую, — сделал несколько больших глотков, глянув на всех. — А почему гости не пьют?