Михаил Кураев - Жребий № 241

В результате активных действий крейсеров «Петербург» и «Смоленск» три английских транспорта, «Малака», «Ардова» и «Формоза», уличенные в контрабанде, и немецкий пароход «Скандия» были задержаны и отправлены с призовыми командами в Либаву… Крейсера «Терек», «Рион» и «Днепр», действуя в Желтом море и в районе Гонконга, обнаружив контрабанду на английских и немецких судах, экипажи снимали, корабли топили.

Милые европейские родственники, пользуясь глупостью и алчностью своей российской родни на троне, устроили ей войну на Дальнем Востоке, рассчитывая и на прямой барыш, а тут такие вдруг убытки! Разумеется «вся Европа» переполошилась: «Спасайся, кто может!» Бедные англичане тут же послали в Порт-Саид свою эскадру из двенадцати броненосцев, двух броненосных крейсеров и двух миноносцев. Еще Тит Ливий приметил, что «меж царями товарищество невозможно», родство, да, но не товарищество. Нравы царей, похоже, самая постоянная вещь в этом переменчивом мире.

Вот и получается, то мы Европу спасаем, то Европа нас спасает, то сама от нас спасается, отношения все время панические, а не соседские, не родственные. Конечно, это соблазнительно все бы свои беды и «бессмысленную» кровь списать на чей-нибудь счет — то «турка гадит», то «немец финтит», то «англичанка за нос водит», только пока сами без царя в голове, так оно и будет.

9-го июля государь осмотрел санитарный поезд имени его матушки, императрицы Марии Федоровны. А у нас сохранился «след» от этого поезда! Фотографический снимок, вылинявший в силу высокого содержания серебра в старой фотобумаге, но лица видны, буквы читаются.

Все-таки интересно, разбирая то, что уцелело от прежней жизни, убеждаться в том, что сшита она воедино самым неожиданным образом. Вот и еще одна ниточка, тоньше паутинки, но материальная же, можно потрогать, связывает наш дом с домом Романовых!

Деревянный перрон, на перроне трое военных, над ними, на фронтоне станционного деревянного здания надпись «Ст. БОРЗЯ». Крайний слева на снимке бравый офицер в белом кителе, оставляющий самое хорошее впечатление о русской армии. Под ним чернилами дедовой рукой написано «Рейнвальд». Метрах в двух от него, так же лицом к нам, мой двадцативосьмилетний дед, он в белой тужурке с погонами, на нем офицерская фуражка и черные брюки, а вот руки совсем не по-военному засунуты в карманы тужурки. «Кураев». Слева от деда тоже метрах в двух в высоких сапогах, в гимнастерке, с карабином, опущенным прикладом на перрон, солдатского обличья рослый воин — «Дронов». На обратной стороне карточки запись: «Снимок сделан медицинской сестрой Альбрехтой сан. поезда им. импер. Марии Федор.»

Снимок будет препровожден бабушке и в одном из августовских писем откомментирован. Компания оказалась случайной. Дед отправлял в Иркутск больного тифом. Офицер Дронов, один из наиболее симпатичных деду сослуживцев, собрался на охоту. А бравый Рейнвальд «занимался уничтожением водки» в станционном буфете.

Дневник императора.

9-го июля. Пятница.

Утром все, за исключением Аликс, отправились в город на похороны Н. Н. Обручева. Узнав, что шествие не прибыло в Лавру, остались в поезде у нашего павильона. Осмотрел новый санитарный поезд Мамà, комендантом которого состоит полк. Ерехович, устраивала его внутри Апрак — очень практично и хорошо.

В 12 1/4поехал с Мамà на отпевание, после чего в Мраморный дворец. Завтракали у тети Ольги. В 2 1/2отправились с Мишей, Ольгой, Минни и Георгием на «Александрии» в Петергоф. Дуло сильно. После чая принял доклад Коковцева. Вечером зашли — Аликс в кресле — в Коттедж.

В ежедневных записях царя, скорее всего, нет ни понудительного волевого усилия, ни стремления к самодисциплине. Как утренняя и вечерняя молитва для верующего, умывание поутру и вечером для опрятного, мытье рук перед едой для брезгливого — вовсе не обязанность, а потребность, так же и записи в дневнике, и ежедневные прогулки при любой погоде и при любых обстоятельствах, потребность, а не долг и не понуждение.

Вот и после отречения, в начале марта 1917 года, государь прибыл в Царское Село, вернее, был доставлен, поскольку въезд ему в Царское Село до отречения был закрыт, рыдая рассказал жене о конце своего царствования, рассказал о том, что с ним случилось в Могилеве, Пскове и Киеве, пока они не виделись и… пошел гулять, и первый раз за многие годы прогулка не удалась. Всё — прежняя жизнь оборвалась даже в простых, казалось бы, подробностях.